А. Грин - Мир приключений, 1923 № 03

Вечером двадцать второго сентября у полковника Ансельминга были гости, и среди них — Вильтон Ферлей и Ричард Мидс. Последний взял с собой жену. Она была прекрасна, как Мраморное море, как небо над его гладью. Но нетрудно было заметить, что ее господин не питал к ней любви, И бедняжка чахла, как птица в клетке. Клянусь бородой пророка! — если бы эта жемчужина была моей, я бы сумел с ней обращаться!

Часа за два до полуночи я принес кофе в библиотеку. Полковник показывал своим гостям сокровища, которые он привез с, собой из Константинополя. Тут были стенные ковры почти такие же старые, как Коран, тут были шали из Бухары, бирюза из Македонии, нанизанная на серебряные нити, чубук в семь футов длины с мундштуком из амбры солнечно-золотого цвета. Когда я вошел в комнату, неся кофе, которое я один во всем доме умел приготовлять, полковник показал и меня своим гостям, как одно из приобретений, вывезенных им с востока.

— Это — мистер Канарис Трикупи, — сказал он с улыбкой, — бывший баши-бузук из Албании. Ручаюсь, что его ятаган не раз отсекал головы врагов. Взгляните, как он вращает своими черными глазами! С тех пор он был на службе у его высочества Меджид-паши, а теперь сделался моей собственностью. Кстати, — продолжал мой господин, — это напоминает мне о том, что я не показал вам еще одного подарка, полученного мною от паши; очень любопытная вещь; пожалуй, немного мрачная, но несомненно занятная.

Я был заинтересован не менее остальных и решил остаться в комнате, тем более, что никто не обращал на меня внимания. Полковник взял с комода вазочку, украшенную эмалью и вытряхнул из нее что-то на ладонь левой руки.

— Вот она, — сказал он со смехом.

На минуту воцарилось молчание, прервавшееся удивленным восклицанием Ферлея — Как, это только сигара!

— Да, только сигара, но не совсем обыкновенная, — ответил полковник Ансельминг.

Эти странные слова заставили всех взглянуть на него.

— Вы можете закурить ее, как самую простую сигару, — продолжался полковник, — но в аромате ее таится смерть. Медленно, незаметно вы перейдете из этого мира в небытие. Эта сигара — прощальный дар моего друга Меджид-паши. Нам, европейцам, подобный подарок кажется несколько странным, но паша смотрел на дело иначе. Мне запомнились его слова, — «Дорогой друг, — сказал он мне со своей спокойной, серьезной улыбкой, — сегодня солнце ярко светит нам, а завтра глубокая тень может окутать нашу жизнь. Сейчас вы наслаждаетесь здоровьем и благополучием, но настанет время, — Аллах один ведает нашу судьбу! — когда вино жизни покажется вам горьким, и отчаяние охватит вас при пробуждении и скорбь будет сторожить ваш сон у изголовья. Вспомните тогда мой дар. В нем таится последнее утешение всех скорбей и исцеление от всех болезней. Несколько раз должны вы будите втянуть ароматный дым, и вам откроется истинное значение слова «Покой». — Паша говорил с глубокой торжественностью, и я не мог отклонить его подарок, боясь обидеть моего друга.

— И с тех пор вы храните эту сигару? — спросила жена Ричарда Мидса, и нежные щеки ее побледнели от волнения.

— Как видите, — улыбнулся полковник.

— Рискованно держать у себя такую опасную штуку, — проворчал Мидс, — представьте себе, что кто-нибудь найдет ее и выкурит?

— О, нет! я прячу ее, — возразил полковник, — я сам очень заинтересован этим таинственным зельем и думаю подвергнуть ее химическому анализу. Очевидно, она пропитана каким-то наркотическим веществом, несущим смерть. Не сомневаюсь, что мой друг паша сказал мне правду.

Он снова положил сигару в вазу, которую и отнес обратно на комод.

Помню, в ту ночь я долго не мог уснуть. Это была одна из тех странных ночей, нередких в Англии, когда от жары туманы поднимаются с земли, и человек почти не может дышать. Погруженный в мечты, бродил я по террасе, окружающей дом; мне было не по себе. Я чувствовал, — да простит мне Аллах! — что красота женщины, о которой я говорил, и глубокая тоска, светящаяся в ее глазах, нарушили покой моей души. Мысли мои возвращались к моему господину, царственному Меджиду, несмотря на воспоминание о жгучих ударах плети; мне мерещились зеленые крыши киосков под тенью вишневых и померанцевых деревьев. Я тосковал по крепкой раки, которую покупают у продавцов на базарной площади Стамбула; один глоток ее воспламеняет мозг, как огонь.

Так бродил я по террасе, размышляя об утраченном блаженстве. Внезапно мое внимание привлек свет, струившийся из окон библиотеки, и звук голосов, доносившийся из комнаты. Мне показалось это странным, так как час был поздний. Осторожно подкрался я к окну и увидел двух человек — Ричарда Мидса и Вильтона Ферлея. Первый сидел у стола, вытянув ноги; лицо его было бледно, как у мертвеца, глаза сверкали ненавистью, насмешливая улыбка кривила губы. Он говорил Ферлею, стоявшему у камина.