Николай Муханов - Мир приключений, 1924 № 02

— Ларгомероги!.. Я забыла, что на Марсе существуют ларгомероги… Зачем Вечность создала ларгомерогов?..

Юная марсианка задумалась, глаза ее стали печальными. Через минуту девушка радостно встрепенулась:

— Отец Нооме, я придумала! Я попрошу ларгомерогов не быть злыми. Они не откажут мне, я знаю. До сих пор никто не отказывал мне в моих просьбах.

— Да, да, Звездочка… Пока тебе никто не в силах отказать. Боюсь, в дальнейшем люди не будут так сговорчивы…

Старик возился у крутящейся в золоте сиянья лопасти какой-то машины, из которой, как нескончаемая нить, тянулся тихий, мелодичный, вибрирующий звук и изредка сверкали ярко-голубые искры.

Лейянита задумалась, склонившись над огромным перламутровым бассейном. Она рассеянно черпала пригоршнями тяжелую алмазно-опаловую влагу и пропускала ее звонко-поющими струйками между пальцев.

Мягкий золотистый полумрак, четкий и прозрачный, почти лишенный теней, с призрачной, как бы дрожащей перспективой, лежал на всем окружающем.

Вырубленные в какой-то искрящейся породе стены огромного подземного зала мягко отливали волшебным фосфорическим блеском. Куполообразный свод еле намечался в вышине. Пол восемью наклонными плоскостями, играя яркой мозаикой, спускался к перламутровому бассейну причудливо-звездообразной формы. Там, где грани плоскостей соприкасались, по широким углублениям, выложенным розовой яшмой, медленно струилась эластичная опаловая влага, с разнотонным журчанием вливаясь в бассейн и создавая задумчиво-напевную нескончаемую мелодию.

Эти медлительные потоки, оседланные кое-где легкими ажурными мостиками, вытекали из широких сводчатых туннелей. Слегка повышаясь и сверкая мягкими радугами льющегося опала, туннели все утончающимися дрожащими веретенами терялись в прозрачной, тающей бесконечности.

Вокруг колоссального бассейна, на восьми плоскостях, разграфленных этими жемчужными потоками, были расбросаны какие-то машины из неизвестного, желтовато-матового металла. Некоторые из них находились в движении, бесшумно поблескивая неуловимо вертящимися прозрачными эллипсоидами.

Девушке надоело рассыпать жемчуга:

— Дедушка Нооме, ты чем занят?

— Делами мира, Лейянита.

— Своего или чужого мира, дедушка?

— Больше чужого, чем своего.

— А я люблю больше свой мир, мир золотого Мооргоса! [2] Марса. ) — восторженно проговорила девушка.

— И я люблю больше свой, Звездочка, а занимаюсь предпочтительнее чужим.

— Наш мир, золотой мир Марса, лучше всех миров вселенной! Zeyzo el Zeyzo! Так, отец Нооме?

— Каждому свое. И червяк любит свою норку, — улыбнулся ученый, не отрываясь от машины.

— Я люблю золотистое небо, я люблю опаловую воду, я люблю поющие струи. Я буду купаться, дедушка!

Лейянита в одно мгновение сбросила с себя легкие покровы, сверкнув золотисто-бронзовой наготой статуи в розовых лучах.

— И прекрасно. Это лучше, чем мечтать о несбыточном, моя Звездочка. Старик внимательно изучал машину. Его согнутая фигура с головой, глубоко ушедшей в плечи, слегка покачивалась взад и вперед. Темное, почти коричневое лицо ученого, все изборожденное морщинами, с вылупившимися огромными глазами, показалось бы в высшей степени уродливым, если бы не светилось изнутри тем светом, который можно назвать светом мысли совершеннейшего интеллектуального существа. Этот внутренний свет придавал лицу ученого выражение непогрешимой мудрости и душевного величия.

Лейянита, на минуту застывшая в позе бронзовой статуи, — возвышенно-совершенная, воздушно-хрупкая, — одним прыжком очутилась в бассейне и закружилась на его упругой поверхности в кругообразном ритме движущихся перламутровых струй.

Статуя колыхалась на поверхности эластичной влаги, любовно раздавшейся под ее округлыми формами и мягко льнувшей к точеному бронзовому телу. Плотность воды не позволяла в нее погрузиться. Лейянита, нежась на жемчужной постели, высоко вверх подбрасывала звонкие брызги и весело смеялась под их щекочущим дождем.

— Дедушка! Zeyzo el Zeyzo! Как прекрасен наш мир! Как прекрасен мой мир! Zeyzo! Эоэйя!

Внезапно она умолкла, приподнявшись, раздавила упругие струи ногами и, мерно колеблясь, взглянула в самый обширный туннель.

— Отец Нооме! К тебе гости!

Быстро, как ветерок, выпорхнула из бассейна и торопливо начала одеваться.

Некоторое время влюбленные в прекрасные формы медлительные струи хранили очертания юного тела, потом медленно, с сожалением, сомкнулись и поплыли в своем кругообразном беге.