Джеймс Кервуд - У последней границы. Пылающий лес. Мужество капитана Плюма

— Но ведь это неправда. Письмо адресовано было Росланду.

Ее глаза не засветились радостью, когда она услышала его ответ.

— Лучше, чтобы это было правдой, а все, что правда, было бы ложью, — сказала она спокойным безнадежным голосом. — Я отдала бы жизнь, чтобы быть тем, о чем говорится в этой записке, — бесчестной шпионкой и преступницей, я предпочла бы всякую роль тому, что я представляю собой на самом деле. Вы начинаете понимать?

— Боюсь, что не особенно.

Все еще продолжая отрицать ее виновность, Алан тем не менее почувствовал, что его сердце сжалось при виде страдальческого выражения в глазах девушки, и ужас охватил его при мысли о том, чем оно могло быть вызвано.

— Я понимаю только одно: я рад видеть вас здесь. Я еще больше рад вам сейчас, чем вчера, чем сегодня утром или час тому назад.

Мэри Стэндиш опустила голову. Яркий дневной свет заиграл в ее волосах. Длинные опущенные книзу ресницы внезапно затрепетали. Она быстро перевела дыхание и опустила руки на колени.

— Вы ничего не будете иметь против, если я попрошу вас рассказать мне вашу историю с Джоном Грэйхамом? — тихо спросила она. — Я немного уже знаю, но мне кажется, что все будет проще, если я услышу сейчас от вас подробности.

Алан встал и посмотрел на нее, на ее волосы, в которых играли блики света. Женщина не изменила своей позы и ждала, пока он заговорит. Она подняла глаза, и их выражение как бы повторило уже заданный вопрос. В Алане нарастало желание поговорить с ней так, как он никогда не говорил ни с одним человеческим существом, открыть перед ней, перед ней одной, все, что многие годы скрывалось в его душе. Она казалась ему такой прелестной! Ее миловидное лицо светилось пониманием. Он тихо рассмеялся каким-то странным сдержанным смехом и чуть было не протянул к ней руки.

— Мне кажется, что я знаю, как отец любил мою мать, но я не могу заставить вас почувствовать это, я даже не надеюсь на это. Моя мать умерла, когда я был еще ребенком, а поэтому она запечатлелась в моей памяти только как прекрасный сон. Но для моего отца моя мать никогда не умирала. С годами она становилась и для меня все более живой. В наших путешествиях мы говорили о ней, как будто она ожидала нас дома и должна была встретить нас, когда мы вернемся. Мой отец никогда не мог надолго оставить то место, где она была погребена. Он называл «домом» эту маленькую котловину у подножия гор, где летом шумит водопад, где птицы и цветы составляют общество усопшей. Она лежала среди дикой природы, которую она так любила. Там, около большой горы, стояла хижина, маленькая хижина, в которой я родился. В ней полно было всяких изделий моей матери, и все это осталось нетронутым со дня ее смерти. Там мой отец любил смеяться и петь; у него был звучный голос, который мог докатиться до середины горы. Когда я подрос, меня порой охватывал смутный ужас — до того живой казалась отцу моя покойная мать, когда он был в этом доме. Вы, кажется, испугались, мисс Стэндиш? Вам это представляется чем-то сверхъестественным? Но это правда. Такая правда, что я часто лежал по ночам без сна и думал и страстно желал, чтобы этого не было.

— Это вы, по-моему, напрасно, — сказала девушка почти шепотом. — Я хочу надеяться, что когда я умру, кто-нибудь будет так же помнить обо мне.

— Но ведь из-за этого произошла трагедия, та самая, о которой вы просили меня рассказать, — произнес Алан, медленно разжимая и снова сжимая кулаки с такой силой, что его пальцы побелели. — Вмешались коммерческие дела. Могущество и алчность простерли свои щупальцы, уверенно подвигаясь все ближе к нашей котловине у подножия горы. Но моему отцу и не грезилось никогда то, что случилось потом. Это произошло весной того года, когда он впервые взял меня, восемнадцатилетнего юношу, с собой в Штаты. Мы пробыли в отсутствии пять месяцев. И эти пять месяцев для отца были адом. День и ночь он тосковал по моей матери и по маленькому домику у подножия горы. Когда наконец мы вернулись… — Алан снова подошел к окну. Но он не видел золотого солнца и тундр, он не слышал, как Тоток кричит кому-то из загона. — Когда мы вернулись, — повторил он холодным жестким голосом, — сотни палаток наводнили маленький рай моего отца. Домик исчез. От водопада был прорыт канал, который проходил как раз по тому месту, где была могила матери. Они осквернили ее так же, как разрушили десять тысяч могил индейцев. Кости матери были раскиданы по песку и грязи. С той минуты, когда отец увидел эту картину, для него уже никогда больше не светило солнце в небе. Его сердце умерло, хотя он и жил еще… некоторое время.