Джеймс Кервуд - Долина молчаливых призраков. Скованные льдом сердца

Кент воспринимал девушку не как создание, которое нужно завоевать, а как бесценное сокровище, которое надо сохранять. Ее тревоги, ее заботы становились с данной минуты его тревогами и заботами. Дождь без устали барабанил в окно рядом с Кентом. Снаружи был мрак, река, огромный мир. Кровь его вскипала под влиянием прежнего боевого азарта. Они уйдут нынче же ночью; они обязаны сделать это! Зачем терять время под крышей дома Кедсти, когда свобода ожидает их снаружи?

Кент молча следил за быстрыми и плавными движениями рук девушки, прислушивался к шелковистому шелесту щетки, разглаживающей ее длинные черные волосы. Замешательство, здравый смысл, желание действовать боролись внутри него.

Неожиданно девушка обернулась к нему опять.

— Я только сейчас сообразила, — сказала она, — что вы забыли меня поблагодарить!

Кент очутился рядом с ней так внезапно, что она вздрогнула. На сей раз он не колебался, как колебался там, в своей палате в больнице Кардигана. Он схватил ее за обе руки и одновременно ощутил под пальцами мягкую влажную податливость ее волос. Слова потоком потекли с его губ. Впоследствии он так и не мог вспомнить, что он ей наговорил. Глаза девушки широко раскрылись и пристально глядели в глаза Кента, ни на мгновение не отрываясь от них. Поблагодарить ее! Он высказал ей все, что произошло с ним — с его душой и сердцем — с того самого часа, когда она пришла навестить его там, у Кардигана. Он поведал ей о мечтах и планах, о своей решимости разыскать ее во что бы то ни стало после своего освобождения, даже если бы это потребовало у него всей его жизни. Он рассказал ей о Мерсере, о том, как он узнал о ее посещении залива Кимс Бэй, о своем решении следовать за ней до Долины Трех Рек, разыскивать ее в Форт–Симпсоне, добраться даже до самой Долины Безмолвных Великанов, где бы она ни находилась. Поблагодарить ее! Он так сильно сжал ее ладони, что девушка вскрикнула от боли. Голос его дрожал. На щеках Маретт Рэдиссон под пышным облаком черных волос запылало нежное пламя румянца. Но отблеск его не зажегся в ее глазах. Они глядели на Кента так спокойно, так беспристрастно, что его собственное лицо вспыхнуло огнем, прежде чем он закончил то, о чем хотел сказать. Он отпустил ее руки и опять отошел в сторону.

— Простите за то, что я тут вам наговорил, — взмолился он. — Но ведь все это правда. Вы пришли ко мне в больничную палату как олицетворение мечты, о которой я думал всю жизнь, но никогда не ожидал встретить! И вновь вы явились ко мне там, в тюремной камере, как…

— Да, я знаю, как я явилась, — невозмутимо прервала она. — По липкой грязи, сквозь дождь и грозу, мистер Кент. Было так темно, что я сбилась с пути и страшно перепугалась, как бы не потерять дорогу к полицейской казарме. Я опоздала и на целых полчаса вышла из расписания, предусмотренного планом мистера Фингерса! Вот почему я боюсь, что инспектор Кедсти может вернуться в любой момент; поэтому, пожалуйста, не, говорите так громко… и так много!

— Боже! — прошептал он. — Я успел многое высказать вам, не так ли? Но в этом нет и сотой доли того, что накопилось в моей душе. Я не стану задавать вам миллион вопросов, которые требуют ответа. Но я должен знать, почему мы здесь. Почему надо было обязательно приходить к Кедсти? Почему мы не направились прямо к реке? Лучшей ночи для побега, чем эта, трудно подыскать!

— Но она не настолько хороша, как та, что наступит через пять дней, — возразила девушка, вновь принявшись просушивать волосы. — В ту ночь вы и отправитесь к реке. Видите ли, наши планы слегка нарушило то, что инспектор Кедсти сменил дату вашей отправки в Эдмонтон. Все приготовления уже были сделаны в расчете на прежнюю дату, так что вам придется подождать. Но на пятую ночь вы спокойно уедете отсюда.

— А вы?

— Я остаюсь здесь, — твердо сказала девушка и добавила глухим голосом, так что холод проник в сердце Кента, — я останусь здесь, чтобы уплатить Кедсти цену, которую он запросит за то, что произошло сегодня ночью!

— Великий Боже! — ахнул Кент — Маретт!..

Девушка быстро обернулась к нему.

— Нет, нет, я вовсе не имела в виду, что он меня оскорбит или попытается обидеть! — воскликнула она с грозной ноткой в голосе. — Да я бы прежде убила его! Зря я сказала вам это. Но вы не должны задавать мне вопросов! Не смейте допрашивать меня, слышите!

Она вся дрожала. Кент никогда еще не видел ее такой возбужденной, и, глядя на ее решительную фигуру, он вдруг почувствовал, что вовсе не боится за нее. Она не бросала слов на ветер. Она действительно будет бороться. И убьет, если в этом возникнет необходимость. Сейчас она открылась ему с новой, необычной стороны, так, как он никогда не представлял ее до сих пор. Он вспомнил картину, с которой давным–давно познакомился в Монреале. Это была «L'Esprit de la Solitude» — «Дух Пустыни» — кисти Коннэ, франко–канадского живописца, гения далеких лесных дебрей, черпавшего вдохновение из самого сердца дикой природы. И эта картина стояла сейчас перед ним во плоти, живая и трепещущая. Грубость и неряшливость красок исчезли, но чудесная одухотворенность, которой она дышала, осталась. Окутанная густой мантией спадающих в беспорядке волос, чуть приоткрыв алые нежные губы, вся во власти обуревавших ее чувств, Маретт для Джима Кента, как некогда для Коннэ его модель, была олицетворением души самого Великого Севера. Ему казалось, что от нее исходит дыхание благословенной страны, расположенной далеко в низовьях Долины Трех Рек; ее почти первобытное, дикое приволье; ее красота, ее солнце, ее грозы и бури; ее трагедии, ее страдания и ее песни. В ней было мужество и величие Севера. Кент видел это, а теперь и ощущал всей душой, и ни с чем не сравнимое чувство восторга и благоговения нахлынуло на него, как весенний паводок.