Array Журнал «Искатель» - Искатель, 1962 №2

Участвовать в конкурсе могут только наследственные герольды-профессионалы.

Победа присуждается владельцу самого мощного и звучного голоса. При этом берутся в расчет и дикция и выразительность чтения. Текст, который по очереди оглашают речитативом герольды, зачастую не менее древен, чем сам традиционный конкурс. Иногда это манускрипты раннего средневековья.

Победителя конкурса ждут переходящий оловянный кубок и небольшая денежная премия..

Брюссельцы, живущие невдалеке от Атомиума, одного из павильонов бывшей Международной выставки, пользуются редкой привилегией: они могут смотреть телепередачи из Москвы, Чехословакии и Италии. Для этого достаточно лишь повернуть антенну телевизора по направлению к Атомиуму: верхний шар Атомиума, возвышающийся на 150 метров, служит великолепным отражателем для телеантенны. Такого эффекта не ожидали даже сами создатели Атомиума.

Так называют французского акробата Русс-Хута. Публика валом валит на его выступления. Многие пророчат Русс-Хуту гибель, но, к общему изумлению, он до сих пор еще жив, несмотря на все безумство своего аттракциона.

При мертвой тишине полного зала Русс-Хут взбирается на верхнюю ступеньку передвижной лестницы и прыгает вниз с высоты 18 метров. Акробата спасает умение управлять телом в воздухе. Оно позволяет ему вовремя схватиться за ручки гимнастического снаряда, что стоит у подножия лестницы, и плавно опуститься на мат.

Последнее время акробат пользуется большим успехом в Западной Германии. Владелец гимнастического зала, где выступает Русс-Хут, тоже весьма ценит артиста. Его игра со смертью приносит предпринимателю небывалые доходы.

Рисунки В. Чернецова

В моей жизни он промелькнул впервые в сентябре 1913 года. Промелькнул, чтобы тотчас же и надолго скрыться. Видимо, так уж нам с ним на роду было написано: много раз встречаться, но всегда лишь на ходу, при самых странных и неожиданных обстоятельствах.

Таких встреч было несколько. И вот мне хочется с самого начала, не пропуская ничего, изложить историю моего знакомства с блохоловом.

Однажды осенью 1913 года я ехал из Павловска в Петербург с одной знакомой — очень милой молодой актрисой Театра музыкальной драмы.

Отстоял и кончился теплый, синий с золотом, сухой осенний день. Воздух, казалось, сам лился в легкие.

Мне было 22 года. Я только что окончил историко-филологический институт, был горд переполнявшей меня премудростъю и готовился защищать диссертацию. Моя тема? Она была скромной, но значительной: «К вопросу о некоторых обозначениях оттенков масти домашних животных в монастырских писцовых книгах первой половины XVI века».

Знакомые шарахались, от меня, услышав про такое.

Родные вздыхали: доучился парень! Но я гордо нес свою филологическую голову. Мне казалось, что весь мир должен ощущать прелесть редрых (красно-бурых) бычков да избура-пегих или же гвездатых (со звездочкой на лбу) телок.

Всюду мне мерещились самые различные оттенки шерсти и волос. Глядя на пушистую, с сильным медно-красным отливом — «редрую» — головку моей спутницы, сияющую в последних лучах вечернего солнца, я и тут ощущал научный восторг.

Мы проехали Царское. Стемнело. Я не видел моей соседки, но с той стороны, где она сидела, доносился горьковатый запах осенних цветов: огромный букет из ноготков, астр и настурций лежал у нее на коленях.

Не видел я в сумерках и других пассажиров. Вагонный фонарь почему-то погас. Люди разговаривали вполголоса, легко покашливали, в темноте блуждали красные светлячки папирос. В этих сумерках мне и надлежало занимать мою даму.

— Да! — приступил я решительно к этому тонкому занятию. — Вы можете сколько угодно смеяться надо мной, Ксана, но в нашей архивной работе есть свои тайны, свои приключения, своя, если вам угодно, романтика…