Array Журнал «Искатель» - Искатель, 1962 №2

И летает неугомонный Мороз над советским Севером, плавает ледовыми морями, а с ним неразлучные и верные помощники Евгений Юрьев, механик Семен Кабанов, ледоиспытатель Александр Листов. Их знают все арктические пилоты. Ведь самые сложные посадки на льду делаются именно из-за этих морозовских ребят. Называются такие операции «прыгающими». Знают Мороза и радисты всех полярных станций. Как же иначе? Они первыми слышат, когда языком радиотелеграфа начинают говорить льды. А если Мороз покидает Арктику, его постоянно видят на заводе, где производятся автоматы. Уж такой характер; и тут он должен внести свои поправки. Замечания океанолога всегда представляют большую ценность.

…Группа Мороза сошла на лед. У Владимира чуть воспалены глаза. Ночью в вертолетном ангаре собирали очередной дармс. Теперь нужно пробурить или взорвать толщу льда, поставить двенадцатиметровую радиомачту и сам автомат. В собранном виде он уже не напоминает кастрюлю-«чудо», а скорее похож на жар-птицу. К нему прицепили дюралевые крылышки, а сзади — хвост.

Пробыв три-пять часов на морозе и ветру, группа по штормтрапу поднимается на борт атомохода. Брови и ресницы заиндевели, руки непослушные, пальцы не разожмешь. Большую часть работы приходится делать, скинув рукавицы.

— Ничего, в каюте оттаем, — шутит Семен Кабанов.

После стужи хорошо проглотить горяченького и поспать. А вечером…

Мороз и его товарищи любят петь под гитару. Здесь редко поются песни о северной стуже. Тут хочется петь о ярком солнце, о цветущих содах, о колосящемся золоте пшеницы.

— Между прочим, показания дармсов помогают определять погоду и там, на Большой земле, — сказал мне как-то Владимир Георгиевич и с аппетитным хрустом надкусил розовощекое яблоко.

Человек с полярной фамилией Мороз любит песни о теплом лете.

Однажды я получил разрешение от главного инженера-меха-ника Александра Калиновича Следзюка спуститься в центральный отсек. Это святая святых ледокола, там находится сердце корабля — три атомных реактора. Заведующий лабораторией службы радиационной безопасности Александр Соколов любезно предложил быть моим гидом.

— Итак, начнем посвящение вас в рыцари центрального отсека, — улыбается Соколов. — Получите «КИД».

Инженер Олег Никаноров подает каждому из нас предмет, очень похожий на автоматическую ручку, только без пера. Это и есть «КИД» — карандаш измерительный дозиметрический. Его нужно брать с собой. Затем начался процесс облачения в «доспехи». Скажу откровенно, я представлял их иными, по меньшей мере похожими на водолазный костюм. Но, раздевшись донага, мы натянули на себя белоснежные из толстого полотна комбинезоны и такие же чулки. Еще нам выдали по кокетливому колпачку, марлевую маску на лицо, резиновые перчатки и кирзовые башмаки. Вот и все.

Мы поднялись по узкому трапу куда-то вверх и очутились в просторном помещении. Над металлической палубой три крупных возвышения, похожих на торцы бочек, над ними в центре— белые, в руку толщиной стволики стержней. На переборке горит желтая лампочка, такая же наверху — значит все в порядке, безопасно. Инженер водит меня по залу, объясняя назначение механизмов. Незаметно для себя ступаю на «бочку» и вдруг:

— Сейчас вы стоите на первом реакторе, — торжественно говорит Соколов. В его карих глазах, увеличенных стеклами очков, бегают веселые чертики. — Теперь вы с атомом на «ты»!

Не скрою — сердце екнуло! Подумать только: в каком-то метре от моих ног под толстым слоем защитной брони в эту минуту происходят могучие процессы атомного распада. Здесь зарождается энергия, дающая кораблю исполинскую силу.

Исколесив лабиринты помещений вокруг реакторов, насосов и пароперегревателей, обвитых километрами труб и трубочек, мы вернулись назад. Никаноров забрал «КИДы», покрутил в руках и сказал:

— Все в полном порядке.

— Как вы определили?

— Очень просто, посмотрите в торец карандаша.

Направив один конец «КИДа» на лампочку, я посмотрел внутрь: круглый нимб, наверху написано «Миллирентгены», а ниже шкала. Стрелка на нуле. Странно, но меня вдруг взяла досада, что путешествие в центральный отсек настолько безопасно. Ну хоть бы немного двинулась вправо эта самая стрелка. Ведь я стоял на реакторе.

За шахматами я спросил у Соколова, сколько же все-таки рентген может получить человек, работающий на атомном корабле. Саша хладнокровно снял с доски моего коня, спокойно закурил и ответил: