Array Журнал «Искатель» - Искатель, 1962 №2

Я посмотрел на мистера Перли.

Выпитое бренди, как мне казалось, только успокаивало и укрепляло мои нервы. Но я бы не мог этого сказать о мистере Перли. Он слегка покраснел. Непонятное раздражение, вдруг отражавшееся в глазах и подмеченное мной еще раньше, теперь появлялось только в одном глазу, что придавало лицу его какую-то странную искривленность. Но он уже обрел прежнюю самоуверенность и хитренько улыбнулся в ответ.

Я стукнул по столу.

— Вы удостаиваете меня своим вниманием, мистер Перли?

— Какую песню пели сирены, — задумчиво сказал он, — под каким именем скрывался Ахилл среди женщин — загадки столь же необъяснимые. Для всех ли? [4] Автор имеет в виду упоминающихся в «Одиссее» сирен — сказочных птиц с женскими головами, губивших своим пением всех проплывавших мимо их острова. Ахилл, или Ахиллес, — один из главных героев «Илиады».

— Для меня наверное! — воскликнул я. — И эта тоже.

Мистер Перли протянул руку, раздвинул пальцы и принялся рассматривать их с видом собственника вселенной.

— Немного времени прошло с тех пор, как я занимался такими пустяками, — заметил он. Глаза его приняли мечтательное выражение. — Кое-какую помощь я все-таки оказал префекту парижской полиции.

— Так вы француз? Я догадывался об этом. Помогали полиции? — обрадовался я и, поймав его горделивый взгляд, тут же добавил: — Как любитель, понятно?

— Понятно, — повторил он, и его тонкая рука — было бы жестоко сравнивать ее с клешней — протянулась через стол и схватила мою. Странные его глаза горели совсем близко. — Побольше деталей, — попросил он, — чуть больше, прошу вас. Например, об этой женщине. Как вы зовете ее — Иезавель?

— Она меня встретила у дверей дома.

— А потом?

Я описал свою встречу с ней, с адвокатом, наше появление в комнате мадам, где, кроме нее, находились лохматый полисмен в кресле и мрачный доктор у постели больной.

— Эта женщина, — сказал я, отчетливо представляя себе все виденное в этой комнате, — воспылала ко мне (простите меня) непонятной страстью. Должно быть, из-за нескольких пустячных комплиментов, которые я однажды сболтнул ей в Париже.

Как я уже говорил, Иезавель не назовешь некрасивой, только бы она (опять простите меня) чаще мыла голову. Тем не менее, когда она прикоснулась ко мне и прошептала: «Вы ненавидите меня, да?» — я почти ужаснулся. Мне показалось, что я в какой-то степени ответствен за всю трагедию.

Пока мы стояли у постели, адвокат Дюрок рассказал о том, что произошло в этой комнате. Больная подтвердила это беззвучно, одними глазами. Розовый игрушечный зайка по-прежнему лежал на постели. А позади меня на стене у двери висел большой барометр.

Очевидно, для меня мадам Тевенэ снова проделала то, что уже пыталась показать своими умоляющими глазами. Она посмотрела на зайчика, затем вокруг себя (Дюрок почему-то не упомянул об этом), и только потом взгляд ее остановился на барометре.

Что это означало?

Тогда заговорил адвокат.

«Больше света! — крикнул он. — Если нельзя открыть окна и ставни, так зажгите хотя бы свечи!»

Иезавель выбежала за свечами. Дюрок принялся объяснять что-то полицейскому офицеру, причем несколько раз назвал мое имя. При первом же упоминании его лохматый полисмен смущенно вскочил и спрятал свой нож. Дюрок же подошел к доктору Гардингу и повел с ним долгий разговор шепотом.

Полицейский офицер обратился ко мне.

«Мистер Лафайет! — воскликнул он и демонстративно потряс мою руку. — Если б я знал, что это были вы, мистер Лафайет, я бы не сидел здесь, как сыч на суку».

«Вы служите в полиции, сэр, — сказал я, — можете вы объяснить то, что произошло?»

Он покачал головой.

«Ведь это французы, мистер Лафайет, а вы американец, — сказал он с полным отсутствием логики. — Если они говорят правду, сэр…»

«Допустим, что так».

«Я не могу сказать вам, где находится завещание этой старой леди, но мне уже ясно, где его нет. Его нет в этой комнате, сэр».

«Но как же…» — начал я в отчаянии.

Шелест шелкового платья Иезавели возвестил нам о ее возвращении. Она принесла свечи и жестяной коробок с новомодными спичками. Тут же она зажгла несколько свечей, укрепив их где попало без подсвечников.

Среди мебели в комнате было несколько хороших вещей. Но мраморные доски были обиты и запятнаны, позолоченные украшения поломаны. Несколько зеркал создавали иллюзорный, призрачный мир, в котором следили за мной две пары глаз: умоляющие — мадам Тевенэ и влюбленные. — Иезавели. Что-нибудь одно я бы еще вытерпел, но те и другие вместе, казалось, душили меня.