Роман Орлов - Последний Воин Духа

— Что же могло так пахнуть? — наконец засыпая, спросил себя Джон. — Что-то промозглое, сырое… Будто ветерок приносит в лицо ощущение тёплых капель далёкого ещё грозового облака. Джон ухнул в черноту и до утра больше не видел никаких картинок.

Но вот рассвело, и останки уходящей ночи мягко подхватили сознание Джона. Они понесли его над белыми равнинами безмолвия; прокатили над темнеющим следом полозьев и мягко вкатили в заспанный бездыханный лес; кружась над верхушками древ, Джон терял скорость, круг за кругом снижался и всё силился что-то различить на однообразной сыпучей поверхности. Она напоминала густой мазок акварели в школьном альбоме по рисованию. Удивительно, но можно было даже потрогать эту шероховатость, и ощущение снега пропадало; казалось, вся земля была покрыта этой альбомной бумагой… Падая, Джон сломал большую еловую ветвь и провалился вместе с ней в глубину, пробив со странным скрежетом ноздреватую, невыносимо белую акварельную бумагу; ещё секунда, и он станет тонуть в многометровом слое снега, беспомощно пытаясь в крике разлепить навсегда слипшиеся заиндевелые губы, и снег, убаюкивая, примет его в своё бездонное лоно безвозвратно и совершенно безвозмездно…

Но вот в стекающем по стенкам чертогов восприятия остатке сна уже городская площадь, и он один стоит в центре. Невыносимая пустота и близость конца давят и сковывают его уже физически, не дают свободно вздохнуть. В глубине черепа под сводами полушарий начинает нарастать многоголосый гул, который переходит в страшный треск рушащейся крыши. Устремляются вниз жестяные листы, ломаные доски, куски арматуры. Джон переводит взгляд вверх, и за миг до того, как прорвавшаяся, наконец, снежная лавина накрывает его, он видит кусочек голубого неба.

— А-а-а-а-а! — закричал он и, дёрнувшись, разлепил глаза.

— Что такое? — мгновенно проснулась и Эмили, с испугу сразу отбросив шкуру.

Джон диковато озирался, приходя в себя. Пламя в камине, никем не поддерживаемое, подъев все оставленные хозяевами припасы, ушло на покой. Но было тепло и совсем не душно. Ребята посмотрели в сторону балкона.

— Не понимаю, — глухо процедил Джон, — балкон я что ли ночью не закрыл? Но совсем не холодно.

Они выбрались на лоджию — и не поверили своим глазам. Повсюду вокруг снег сильно просел, съёжился; виднелись многочисленные подтёки, обнажились верхушки высоких заборов. Наконец, они посмотрели прямо перед собой. Вот что явило миру такой треск, вмиг разбудивший почивавших радетелей возрождения. Значительная часть крыши дома Пола провалилась, и в том месте зиял тёмный провал, куда ссыпались оставшиеся наверху сугробы; туда же текла уже заметная струйка воды, собиравшаяся на других участках, находящихся выше пролома.

— Джон! — не своим голосом, срывающимся на шёпот, произнесла Эмили.

Но Джон смотрел на всё это взором, в котором смешались удивление, горечь и восторг, и снова, как и вечером, не мог ничего вымолвить. Но на сей раз не из-за внезапного транса, а лишь по причине своего весьма ярко выраженного меланхолического характера.

— Джон, — позвала Эмили уже смелее и подёргала его за рукав рубашки. — Джон, это то, что я думаю, или нам снится?

— Это… — начал Джон, но договорить не успел.

— Это то, что ты думаешь, дорогая наша соседка! — послышался довольный голос Пола, показавшегося на своём балконе напротив.

— Пол! Пол, это ты! — завопил наконец Джон и до боли в пальцах сжал руками поручни перил.

Как будто там мог стоять кто-то другой!

— Да, ребята, вот и она. Весна! — улыбался Пол во весь рот, набивая трубку табачком. — Я, правда, немного подмок, да ещё, едва проснувшись, подумал, что всё, дом на меня рушится — каюк!

— Ура, мы все живы! — возопили в один голос ребята.

И тут только у них полностью открылся ещё один орган осязания мира — слух. Они стали воспринимать звуки, колышущие воздух не только в непосредственной близости от них. Во всём городе, как оказалось, стоял какой-то неясный шум. Где-то вдалеке что-то радостно кричали, но было не разобрать за дальностью; в другой стороне вообще, кажется, слышалась какая-то старая песня с очень знакомым мотивом. Отовсюду неслось шуршание и звук ломающей преграду воды. Оцепенение стало спадать, жизнь возвращалась! И тут как раз Джон услышал сигналы рации и окончательно очнулся. Он подбежал и ответил.

— Ну вот, друг мой! Дождались, — и в трубке раздался такой заразительный смех Уилла, какой Джону ещё ни разу, похоже, не приходилось от того слышать.