Хаджи-Мурат Мугуев - Господин из Стамбула. Градоначальник

Раза два-три я бывал в здании бывшего русского царского посольства, отведенного турецкими властями и союзным командованием Антанты под учреждения и общежитие белых беженцев.

Наконец я зашел к генералу, теперь уже с полным основанием можно было добавить — «бывшему генералу», Артифексову, который удачно лавировал между яхтой «Лукулл», являвшейся ставкой Врангеля, пароходом «Великий князь Александр Михайлович», на котором расположился Шатилов и штаб армии, и зданием царского посольства, в котором вместе с другими беженцами временно проживал сам Артифексов.

Сделал я это по настойчивой просьбе Анны Александровны, чтобы, так сказать, выразить ему свою симпатию и участие. Признаюсь, меня очень удивила эта настойчивая, похожая на требование просьба Анны Александровны, а особенно ее как бы вскользь брошенная фраза:

— Женя, в первой комнате перед спальней генерала, слева от двери, стоит несгораемый шкаф, черный, с медными полосами по краям. Возле дверей — часовой. Обратите внимание, — она повторила, — внимание специалиста на этот сейф…

Я молча кивнул головой. Но что находилось в сейфе, что интересовало ее? Конечно, не деньги. Теперь только я понял ее слова, сказанные в Крыму: «Возьмите с собой ваши инструменты… а потом, когда они уже не будут нужны, мы утопим их в Босфоре…»

— Хорошо, я сегодня же буду у генерала!

— Вы умница, Женя! А сейчас, дорогой муж, я ухожу по делам, буду поздно, очень, очень поздно… А вы внимательно ознакомьтесь с расположением квартиры Артифексова.

Она ушла, я молча курил одну сигарету за другой, стараясь понять истинную суть дела.

Перед бывшим российским посольством развернулась та же картина, какую я видел несколько дней назад на берегу Севастополя. Ступеньки широкой, слегка выщербленной лестницы парадного были запружены беженцами. Во дворе, на улице — всюду сидели, стояли, двигались, метались люди. Кого только не было здесь… Но главным образом — военные, все те, кто еще десять — двенадцать дней назад важно, величественно, с чувством своего превосходства и силы, заполняли улицы и бульвары Крыма от Севастополя и Качи до Симферополя и Джанкоя.

«Довоевались!! Спасители России!» — мелькнула у меня злорадная мысль. И тут же я подумал: что это? Ведь всего неделю назад такая мысль никогда не пришла бы мне в голову. Почему ж сейчас я с таким злорадством и презрением думал об этих унылых, разбитых и еле унесших ноги, чуждых мне людях?..

И опять передо мной возникла Анна Александровна, ее непонятные еще друзья, наше странное «супружество», совместное «бегство» в Стамбул.

Кое-что я уже понимал, но многое казалось не только неясным, но и просто необъяснимым.

Анфилада комнат с широкими, старомодными потолками, с выцветшими от времени коврами и цветными дорожками. Было странно и забавно видеть огромные портреты Романовых, начиная от Павла I и кончая Николаем II, с геометрической точностью развешанные на стенах огромной залы. Цари в пышных гвардейских мундирах свысока взирали на угрюмых, обездоленных, потерявших родину людей. Беженцы, за исключением трех-четырех стариков, тоже не обращали внимания на августейших особ.

— И подумать только, что мы два с лишним года проливали свою и чужую кровь, чтоб восстановить эту угасшую династию, — не без горечи сказал один из старичков, разглядывавших галерею царей, но ему никто не ответил.

Я кое-как протиснулся сквозь одичалые толпы мужчин и женщин и пошел по коридору, где стояли караульные юнкера. Юнкер, юноша с тупым взглядом и толстыми румяными щеками, важно спросил:

— Пропуск?

У меня его не было, вся моя надежда проникнуть к Артифексову строилась на моем румынском паспорте, титуле барона и отлично сшитом костюме. Я только что хотел по-французски заговорить с толстомордым юнцом, как дверь открылась и я увидел Артифексова. Он был в генерал-лейтенантских погонах, спокойный, упитанный, равнодушный. Увидя меня, он чуть задержался.

— Вы ко мне? Если по делам устройства или вспомоществования, я ничем не могу…

Я жестом остановил его.

— Милейший генерал, по-видимому, вы не узнаете меня. Мне абсолютно не нужны ни помощь, ни содействие и вообще никакие благодеяния ни с чьей стороны. Вспомните Севастополь и наши встречи, на приемах иностранной делегации.

Артифексов внимательно всмотрелся, только теперь узнавая меня.

— Простите, я не узнал вас. Это и не мудрено в столь тяжелые и мучительные дни эвакуации. Чем могу служить, Евгений Александрович?