Хаджи-Мурат Мугуев - Господин из Стамбула. Градоначальник

— В банке две тысячи пятьсот долларов!

Глаза — узкие, сощуренные, горящие, влажные, испуганные, красивые, молодые, старые — смотрели на меня отовсюду. Я видел, что королю шулеров уже пора надеть на себя корону и покорить эту глупую, послушную толпу.

Руки толстяка, прикупившего карту, дрожали. Его жирные пальцы с большим перстнем на мизинце прыгали, хотя лицо было почти спокойно. У моряка подергивалась губа. Он покраснел, поминутно отирая платком пот, и, быстро оглядев кучку золота и фунты, лежавшие перед ним, хрипло, срывающимся голосом сказал: «Восемьсот долларов!» Это были его последние деньги.

Крупье вежливо опустил голову и посмотрел вокруг. Это был вызов. Кто-то вздохнул и тихо сказал: «Сто…» Крупье взял у него пачку мелких купюр.

— В банке две тысячи пятьсот долларов. Банк покрыт пока на девятьсот. Кто желает добавить?

— Даю тысячу, — коротко сказал инженер, бросая на стол пачку зеленых бумажек.

По толпе прошло движение. Словно ветер пробежал по ней. Меня уже не видел никто, все глаза были устремлены на бледное выхоленное лицо инженера.

— В банке тысяча девятьсот долларов. Остается всего шестьсот. Кто желает покрыть недостающую сумму? — снова спросил крупье.

— Вот деньги! — произнес человек, стоявший рядом со мною. Он отвернулся в сторону. Его лица я не мог видеть, но голос, слегка глуховатый, надтреснутый и, несомненно, измененный, показался мне знакомым.

Я чуть передвинулся с места, чтобы как будто мельком заглянуть в лицо этого человека, но он упорно не поворачивался ко мне. Странно.

Где я слышал этот голос?

— Банк покрыт полностью! — солидно сказал крупье и стал метать карты.

Я поднял карты и заглянул в них. У меня было восемь. Я посмотрел на партнера, поднимавшего карты медленно, словно это были не карты, а пудовые гири. Моряк побагровел. Вены на его шее вздулись, он сильно закусил губу и, опуская лодочкой карты, выкрикнул:

— Своя!

Я молча открыл восьмерку. Толпа ахнула. Инженер, теряя спокойствие, визгливо крикнул моряку, все еще державшему, словно в оцепенении, свои карты закрытыми:

— Да открывайте же!! Сколько у вас? — И почти вырвал карты, роняя их на стол.

Там было семь очков.

Крупье сгреб кипу долларов и золотых монет и любезным, бесстрастным голосом сказал:

— Получите, месье, ваши деньги!

Среди тишины, чувствуя на себе сотни глаз, окруженный завистью и почтительным шепотом толпы, я медленно положил в карман выигранные деньги и, не отходя от стола, обвел толпу взором.

Удача не веселила. В моей профессии шулера и кассиста каждая невыясненная деталь, каждое неразгаданное движение и всякий неузнанный человек были опасны.

Крупье, думая, что я хочу продолжать игру, прокричал:

— Месье и медам! Банк сорван, но банк живет. Игра продолжается. Месье и медам, делайте вашу игру!

И вдруг я увидел два устремленных на меня спокойных глаза, и сразу узнал их, и вспомнил голос человека, стоявшего недавно рядом со мной.

Это был сыщик Литовцев, один из девяти ищеек, второй род безуспешно охотившихся за мной.

Я поглядел в глаза Литовцева и рассмеялся. Парень был слишком глуп, чтоб его опасаться. А среди выигранных денег находились и его шестьсот долларов, и это еще больше развеселило меня.

Похлопывая себя по боковому карману, я подошел к нему:

— Что, брат пинкертон, проиграл свои доллары?

Сыщик улыбнулся и, дружески обняв меня за талию, сказал:

— Ничего! Я их еще сегодня отыграю обратно!

Его голос звучал нагло и двусмысленно.

Бросив золотой швейцару, я вышел на улицу, натягивая на руки перчатки. Блестящий шелковый цилиндр, белый галстук, лимонные перчатки и лакированные туфли делали меня похожим на оперного певца, выступавшего на великосветском концерте. К подъезду подкатил экипаж, и при свете фонарей я узнал физиономию Гасана.

«Вот шельма, всегда пронюхает, где пахнет жареным». Я был доволен таким услужливым рвением хитрого Гасана.

— До-мой! — откинувшись на подушки, приказал я.

Но Гасанка медлил. Я сердито взглянул на него. В ту же минуту из-за экипажа выскочили двое людей.

«Бандиты!» — подумал я, удивленный появлением грабителей среди освещенной площади, в центре города, у самого подъезда клуба, где стоял полицейский наряд. Но городовой с любопытством глядел на нас, даже не думая сдвинуться с места.

— Тише! — сказал один из нападавших. — Не шумите, а то наденем наручники.

Из дверей подъезда вышел Литовцев, за ним виднелась голова старого швейцара.