Александр Беляев - Всемирный следопыт, 1927 № 06

В начале весны, в апреле, сюда приходят серьезные люди, то-есть охотники. Их приводит сюда страсть к тем сильным ощущениям, которые они переживают здесь у самой воды, среди старых ив, окаймляющих Щадилов пруд с двух сторон.

Тихонько подошли мы к плотине и еще тише подкрались к шалашу, еще накануне сооруженному из веток опытной рукой Семена Семеновича. Уселись и скрутили по сигарке в ожидании рассвета.

Луна ярким светом заливала поверхность тихого пруда и кусты на противоположной стороне. Там, у самой воды неожиданно вспыхнул огонек.

— Семен Семенович, а ведь мы здесь не одни.

Похоже, кроме нас тут еще кто-то уток караулит… Эна — закуривает на той стороне.

— Это несерьезный… Я его знаю — Мишутка с Вязовки.

— Почем вы знаете?

— Как же не знать!

Под тем кустом его место.

Он там завсегда садится, уж который год… Только он несерьезный: у него ружье завсегда осекается.

Он нам не страшный, потому мое ружье до того берега официально картечью хватает, и, покуда Мишутка муздыкается со своими осечками, я с этого места его уток снимаю.

— Ну, а серьезные бывают здесь?

— Серьезных мало… Разве один Пал Михайлов… Остальные так… шантрапа!

— Семен Семенович, а ведь небо на востоке сереть начинает! Где же ваше хваленое депо?

— Обождите, Владимир Сергев! Как в стороне Ломовки трахать начнут, так через шесть с половиной минут жди уток на Щадиловом. Отседа до Ломовской плотины восемь верст считают, и, как там уток пуганут — они летят сюда и официально летят шесть с половиной минут. Такая репетиция здесь из года в год функционирует.

В это время левее нас раздалось громкое кряканье кряковой утки. Мы насторожились.

— Проснулась, шельма, — прошептал Семен Семенович, поправляя очки и всматриваясь по направлению раздавшегося утиного призыва.

— А что, Владимир Сергев, не трахнуть ли нам эту самую крякву? Давайте подкрадемся…

— Что вы, Семен Семенович… весною самок бить не полагается, можно бить только селезней.

— Оставьте, Владимир Сергев! Здесь, на Щадиловом, так рассуждать не приходится: не мы с вами — так все равно другой к этой крякве уж наверняка крадется. Такие факты я наблюдаю уже который год.

— Валите вы, Семен Семенович, а мне как-то совестно.

Семен Семенович поправил пистон на своем шомпольном дирижабле и пополз в направлении все еще раздававшегося крякания. Из любопытства я тихонько последовал за ним.

Пройдя некоторое расстояние, мы увидели на светлой полосе воды черный силуэт дикой утки, столь хорошо знакомый каждому охотнику. Она тихонько покачивалась на волнах невдалеке от берега. Семен Семенович осторожно взвел курок. И вот… только это он было захотел приложиться, как кто-то другой, неизвестный, предупредил моего приятеля. Впереди нас блеснул яркий огонь, последовал выстрел, дробь просвистела где-то возле нас…

Все наше внимание было устремлено на утку, которая, однако, продолжала спокойно покачиваться на волнах и, странное дело, оказалась теперь без головы, лишь шея торчала кверху из туловища.

Недолго длилось наше удивление, ибо в следующий же момент громкая ругань лихо прокатилась над зеркальной гладью Щадилова пруда.

— Сволочи!.. Чего вы чучело испортили! Кто вас просил?!. Тоже — охотники!..

Какая-то темная фигура выплыла из куста и за веревку вытянула на берег испорченное чучело утки.

— Павел Михайлов, — тихо прошептал Семен Семенович. — Идемте потихоньку обратно, — серьезный он человек.

Потерпевший не унимался:

— Не видишь, что ли, что по чучелу стреляешь, голова твоя несознательная!

— А ты чего в манок подманиваешь? Ты-то сам сознательный, да? — раздался чей-то дразнящий голос.

— Как «чего подманиваю», когда здесь с вечера селезень крикливый в камышах сидит… Это, я думаю, понимать надо.

Мы с Семеном Семеновичем тихо отступали на прежнее место!

— Удивляюсь, — рассуждал мой приятель, — как такой шантрапе только билеты на правд охоты выдают! Я бы всех бессознательных лишил права охоты.

— Да вы же сами хотели утку бить! Это же не полагается.

— Опять же я сознательно хотел, потому на Щадиловом иначе нельзя. Сами видите, что тут творится… Безобразие!