Александр Беляев - Всемирный следопыт, 1927 № 06

С такою мыслью Андрей положил банки с пигментином на прежнее место.

В отношениях между Андреем и Эммой образовалась трещина. Андрей по-прежнему пылал любовью к Эмме, но со стороны Эммы не находил уже прежнего отзвука на свои чувства. Новые, холодные нотки зазвучали в речах девушки, от прежних общих переживаний не осталось и следа. Иногда Андрею даже казалось, что Эмма тяготится его дружбой. Как и раньше, он шутил с ней и был весел, но, вместо звучного смеха и улыбающегося лица Эммы, он видел перед собой ее задумчивые, подернутые печалью глаза. Днем она не желала гулять с ним по парку, — и это обстоятельство его бесило.

— Ты ведешь себя, как пошлая, отсталая мещанка! — сказал он ей однажды в раздражении. — Культурную передовую девушку не может оскорбить общение с представителями других рас.

Они чуть было совсем не рассорились.

— Ты не представитель другой расы, — чуть было не сказала она ему, — а просто урод-голландец, почерневший от неизвестной болезни.

Если бы не одно обстоятельство, Андрей тотчас же рассказал бы Эмме о случае с пигментином. Но пока он не открывал тайны.

Домберт, повидимому, заменил Эмме Андрея. Она целые дни проводила в его обществе. С Андреем она виделась только иногда по вечерам. Андрей узнал новое неприятное чувство и под влиянием его был способен выйти из состояния уравновешенности, Он стал чаще повторять про себя, как бы в шутку: «Месть чернокожего»…

И, находясь в этом странном состоянии веселой мстительности, решился нанести визит директору Нойль, отцу Эммы, в доме которого он не был со дня своего «почернения». Директор с удивлением разглядывал, как он выразился, «чернокожее новообразование» и спросил у Андрея, не осведомлялся ли он насчет своей болезни у врачей.

— При чем тут врачи? — засмеялся в ответ Андрей. — Это позднее проявление наследственности, не более. Кто-нибудь из моих дедов был гражданином черного материка.

— А бабушка Фрина, она тоже имела деда-негра?

— По всей вероятности… Ведь она приходится дальней родственницей моей покойной матери.

Эмма не была расположена смеяться шуткам Андрея. Однако, когда к директору Нойль явился новый гость — Домберт, Эмма стала очень мило улыбаться, и, слушая веселый анекдот, рассказанный Домбертом, даже хохотала серебристым смехом. Андрей поторопился уйти, едва будучи в силах скрыть бешенство.

На другой день он снова был в квартире директора Нойль. Чернокожий гость, пришедший незадолго до вечернего чая, был очень разговорчив, шутил и даже проявил непонятную радость при встрече с Домбертом. Поведение Андрея казалось подозрительным Эмме. Она бросала на него взгляды, полные грусти и недоумения, Пока Андрей наигрывал на пианино несложную мелодию, Домберт и Эмма вышли из комнаты. Директора Нойля в этот момент также в комнате не оказалось. На столе был сервирован чай.

— Месть чернокожего! — произнес Андрей шопотом. Злая улыбка исказила его лицо.

Он оглянулся. Момент был удобный для выполнения адского замысла. Подойдя к столу, он быстро пересыпал сахар из большой сахарницы в левый карман пиджака, а из правого вынул бумажный пакет и содержимое его поспешно высыпал в сахарницу. Мгновеньем позже вошла прислуга с печеньем для стола.

Андрей опять сел за пианино.

Он охотно присоединился к маленькой компании за столом и с наслаждением наблюдал, как Эмма и Домберт накладывали в чай «чудодейственный сахар». Глядя на директора Нойля, Андрей с удовлетворением думал, что этот солидный педагог, голландец по национальности, вскоре примет окраску кожи одного из угнетенных народов голландской Индии.

Андрей возвращался из гостей, не испытывая никакого раскаяния в содеянном.

«Быть может, — думал он, — когда Эмма приобретет черный цвет кожи, она почувствует духовную близость ко мне. А для этого пустоголового Домберта она, конечно, потеряет тогда всякий интерес».

Вечером он шутил с бабушкой Фриной и намекал ей, что скоро у них будут товарищи, такие же черные, как и они. Но спохватившись, он обещал старушке, что с приездом дяди Рофа они вдвоем начнут лечиться от «черноты». Он уверил старушку в том, что слова его относительно сахара, вычернившего их кожу, были простой шуткой.

На следующий день Андрею стало известно, что Домберт уехал на две недели в Амстердам и таким образом избавился от опасных чаепитий у директора Нойля.

Чтобы рассеять скуку, Андрей отправился на молочную ферму в Пайто, к одному из товарищей по университету. Он даже не оставил дома адреса.