Александр Беляев - Всемирный следопыт, 1927 № 05

— Арестовать его!

У Бокко ноги дрожали от страха, — но «долг прежде всего», — он первый, за ним О’Гарра, а потом и все остальные бросились с разных сторон к Слейтону и схватили его прежде, чем он успел бросить вторую бомбу.

Слейтон не ожидал такого исхода и крепко выругался.

Флорес победил.

Слейтона привели в «тюрьму» — глухую железную каюту на угольщике, и у входа приставили стражу.

Флорес выиграл первое сражение. Но что будет дальше? Слейтона нельзя оставить живым, и, вместе с тем, с ним трудно покончить гласно и законно, — за ним нет видимой вины, за которую можно было бы казнить его.

Флорес ходил большими шагами по каюте, обдумывая, что предпринять. Он боялся оставить Слейтона живым даже до утра. Его надо убить, это ясно. Но убить так, чтобы об этом на Острове никто не узнал. Значит, вместе со Слейтоном придется убить и часового, потом… Саргассы умеют хоронить свою тайну. И все будут думать, что Слейтон сумел выбраться, убить часового (для этого труп часового можно оставить) и бежал.

Да, так Флорес и сделает. Но кого же принести в жертву, кого поставить часовым в эту ночь? Китайца — лучше всего. Все равно он скоро умрет от своего опиума. От него никакой пользы. Он полусонный, слабый, малоподвижной. С ним легко будет справиться.

Итак, значит, сегодня ночью призрак Слейтона перестанет пугать островитян…

Охота в Сарыбашском ущелье　

Краеведческо-охотничий рассказ В. Правдухина

Керим — закатальский охотник. — На охоту, к вершинам Дагестана. — Интернациональный язык охотников. — Мечта моей жизни — прекрасная соя. — Стоянка тушин, горных пастухов. — «Индейка — хитрее чорта». — Ночь в горах.

Ветеринарный врач, грузин Эдилов, передал меня в руки Керима, знаменитого в Закатальском округе охотника, служившего теперь стражником карантинного кордона на Дагестанском перевале. Молодой лезгин, застенчиво улыбаясь, кивнул мне головой. Толстый, рыхлый Эдилов, до смешного боявшийся Дагестанских гор и жены, не решился пойти с нами в Сарыбашское ущелье. Он с заискивающей улыбкой, делавшей приторными острые, восточные черты лица, проводил нас с Керимом до околицы селенья Кахи, откуда мы отправились на охоту.

Керим быстро повел меня вверх по ручью Кахет-чай. Истоки его я увидал лишь на другой день, у вершин главного Кавказского хребта.

Утро было солнечно-широким и ясным. Мы долго шли молча. Оглушительный рев пенистых водопадов не позволял нам обменяться хотя бы одним словом.

С первых же минут с доверчивой преданностью я залюбовался упругим и легким шагом Керима, его рваной, небрежно легкой одеждой: серым, цвета горных камней, коротким бешметом, надетым на желтую рубаху, синими шароварами, легкими чувяками из буйволиной кожи и меховой шапкой, напоминавшей киргиз.

До полудня Керим шел впереди меня по горной тропинке, лепившейся по краю обрыва. Раза два, скаля ряд белых зубов, он мельком взглядывал на меня. Его круглые, как у хищной птицы, серые молодые глаза сияли восхищенной улыбкой, поощрявшей мое намерение пробраться к далеким, ему одному ведомым, вершинам. Я с радостной готовностью принимал молчаливое поощрение Керима и готов был итти с ним на край света. Каждый шаг в гору увеличивал мое чувство гордости и презрения к жителям равнины, — друзьям, скучавшим сейчас в четырехстенных норах.

Наконец, ручей затих, отброшенный в сторону скалистыми глыбами. И сразу же воздух наполнился писком и криками птиц. Щелкали на камнях вертлявые чеканы, свистели красноголовые вьюрки, пищали поползни и коньки, а вдали, на горе резко и жалобно отозвался черный дятел. Я приостановился, впервые услышав его крик в здешних местах. На равнине он мне не встречался.

— Касала, — сказал Керим.

— Кто?

— Касала… Кара-касала, — подтвердил он, указывая на высокое сухое дерево. Я понял, что он говорит о черном дятле.

Я начал задавать Кериму вопросы. И тут только обнаружилось, что молодой лезгин по-русски говорит так же блестяще, как я по-татарски: знает не больше двадцати слов. Но охотники имеют свой интернациональный словарь, и я скоро узнал, что в Сарыбашском ущелье «тур коп бар» — очень много туров, — встречаются нередко козлы и серны, изредка заходит олень, водятся медведи, остались еще барсы и, наконец, по вершинам хребта ютится мечта моей жизни — прекрасная соя. Так назвал Керим горную индейку. Я догадался об этом по свисту Керима, подражавшего крику этой птицы в совершенстве.