Залман Танхимович - Опасное задание. Конец атамана [Повести]

Милицейский начальник говорил просто, с искренним сочувствием, как будто Кабир ему был другом детства. И это непривычная простота чужого человека подкупала Кабира.

— Токсамбая? — Кабир вздохнул. Он знал Токсамбая. Ведь он когда-то жил в этих местах. И Ходжамьяра он тоже знал немного. Совсем немного. «Так вот чей ты сын, Маке!»

— Может, расскажешь все-таки, кому везли винтовки. От кого?

Кабир распрямил спину, сплел пальцы рук, опустил их между колен. Трудно было рассказывать. Но и не было сил молчать, просто невозможно было молчать.

— Пиши, сын Ходжамьяра — придвинулся с табуретом ближе к столу Кабир, — все пиши. Как я, худой верблюд, отбился от каравана. Всю ночь об этом думал в турме, сидел и думал: Верблюд как? Увидит кусочек травы, совсем маленький кусочек, и идет, еще увидит, еще идет. Когда съест траву, смотрит — один остался. Вечер к нему навстречу бежит и волки. Тогда верблюд обязательно кричать будет. Не хочет умирать. Вот и я хочу кричать, как верблюд. Не в кстау мы нашли винтовки. В Суйдуне и Кульдже у большого начальника, Дутов его фамилия, винтовки берем. Я второй раз их вожу. Оспан много раз возит.

— Куда? Кому возите? Кто их у вас принимает? — вскочил с места Махмут.

— Под самый Джаркент возим. А кому — не знаю. Тогда в балку привозили, у гор она. До ночи ждали. Люди какие-то приехали, взяли винтовки. Оспан с ними в Джаркент сбегал. У него много здесь знакомых. Кумыс у них пьет он. В этот раз не довезли винтовки, попались.

— Может, заприметил кого-нибудь из тех, кто за оружием прибегал?

— Ночь черная была сильно. Однако заприметил. Один был большой человек, как гора. Даже удивительно, как такой может вырасти. Ему сразу трех баранов надо есть.

— Ой, Кабир! — засомневался в искренности слов уйгура Махмут. — Все ли правильно говоришь?

Кабир обидчиво повел плечами и поджал губы:

— Зачем буду плевать на свою могилу. Что знаю, то сказал.

… Когда Махмут окончил допрос и, пообещав Кабиру прислать завтра доктора, велел увести его, ходики уже опустили гирю почти к полу, а в кабинете Чалышева стукнула дверь. «Алдажар вернулся», — подумал Махмут и пошел к нему. Чалышев сидел за столом и смазывал аккуратно разложенные на бумаге части разобранного маузера.

— Уйгур дал показания, — громко, еще с порога объявил Махмут, — оружие от Дутова. Доставляют сюда, кому точно не знает, но приметил одного высокого толстого казаха с длинными усами.

Чалышев вскочил, но сразу же тяжело сел на место и принялся торопливо собирать маузер, а сам неотрывно глядел на Махмута, и чернота его глаз стала жгучей. Затем он совсем некстати захохотал, и в смехе угадывалась возникшая тревога.

— От Дутова? — спросил он, откинувшись всем корпусом на стуле.

— Сказал, от Дутова.

— Ах они, бандюги! К стенке всех их троих! — И Чалышев стукнул кулаком по столу, но, скользнув взглядом по груди Махмута, спросил, прищурясь: — А не уводит на ложный след тебя уйгур?

— Нет, не уводит. Правду он мне сказал.

— Ну, тогда поздравляю. Молодец ты, Маке, — Чалышев поднялся из-за стола, вытер платком руки и обнял за плечи Махмута. — Не зря, выходит, ты меня так долго уговаривал не отправлять эту троицу в чека? Чутье у тебя, оказывается, без обмана!

— Ну, уж и уговаривал, — попытался возразить Махмут. — Вы же сразу…

— Хватит, не скромничай, — перебил его Чалышев и понимающе усмехнулся. — Что теперь намерен делать?

— Тех двоих буду допрашивать. Потом Барсучью Падь осмотрю. Думаю, туда доставляют оружие. Еще порасспросить народ надо, кто здесь в Джаркенте из казахов вырос большим, как гора, и длинные усы носит.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Чалышев, сунул в кобуру маузер и, помолчав, сказал: — Давай сделаем так. Барсучью Падь я беру на себя, насчет усатого тоже. А ты завтра еще раз допросишь и однопалого, и уйгура, и третьего…

— Почему завтра? Сегодня допрошу, — удивленно вскинул брови Махмут.

— Э, нет. Забыл, что Ходжеке приглашал нас на плов, обидится, если не приду к нему.

— Так вы идите, а я останусь.

— Значит, считаешь, что Алдажар Чалышев не имеет права поприсутствовать на допросах, которые ведет его следователь? — Чалышев попытался улыбнуться. Но только хмыкнул, не раскрывая рта, и, сокрушенно вздохнув, добавил: — А сегодня я полдня в седле трясся, остальные полдня вкусного плова жду. Ничто другое в голову не пойдет сейчас, кроме дум о хорошей еде. Эти же трое пускай посидят. Лучше языки развяжут. Ни есть, ни пить им не давать до утра.