— Нет, подумать только, — продолжал возмущаться Нестер Петрович. — Нефть! Кому она принадлежит? Британии или России? Кто дал право разворовывать то, что принадлежит отечеству? Отечеству, — повторил он, подняв для выразительности палец.
— Без права тащат кому не лень, — усмехнулся Блоха.
— А надо не молчать. Протестовать. Делегацию, по моему глубокому убеждению, следует послать к генералу.
— За протест можно за решетку угодить, а то и… — не договорив, многозначительно коснулся горла ребром ладони Блоха да еще и постучал ладонью несколько раз по нему.
— Что ж, прикажете молчать? Взирать прикажете равнодушно, как уничтожаются богатства России? — ежик на голове Нестера Петровича угрожающе зашевелился. — А что нам скажут после наши дети? Нет, молчать нельзя. И я как истинный патриот молчать не буду, — жилистый кулак Нестера Петровича решительно лег на край стола, в глазах неподдельное негодование.
— Я говорю, что обдумать надо, а не с кондачка действовать, — пошел на уступки Блоха и ласково потрепал по плечу Нестера Петровича.
Тот, улыбнувшись, торжествующе протянул чашку.
— Еще одну, Николай Николаевич.
В углу конторки небрежно брошенный Джанименовым серый в заплатках мешок. В нем на самом дне наган и завернутая в оторванный от стеганки рукав бутылка, лепешка, вяленая рыба.
Избасар развязал мешок, еще дальше отсел от стола, достал лепешку, рыбу, коньяк.
Николай Николаевич закосил в его сторону.
— Что это у тебя?
— Водка называется. Пить буду, однако!
— А чего же в углу пристроился? Иди поближе, вот чайком с бараночкой побалуйся. Я сейчас свежую заварочку тебе приготовлю. Подсаживайся, не стесняйся, — Блоха уже не мог отвести взгляда от бутылки. — Шустовский коньяк, лучшее лекарство от изжоги!
Избасар все ниже наклонял над мешком лицо. Когда он поднял голову, оно у него было спокойным и равнодушным. Усмешка с него исчезла.
На столе уже стоят три чашки и три рюмки. За окном конторки угасал день.
Блоха разлил по рюмкам коньяк. Избасар отодвинул рюмку и взял чашку с чаем.
— Предпочитаешь это? — одобряюще посмотрел на него Николай Николаевич и чокнулся с Нестером Петровичем.
Секунду они молча смотрели друг на друга. Смаковали.
— Н-да, вот это букет! — восхищенно задвигал ежиком Нестер Петрович.
— Шустовский! — многозначительно подтвердил Блоха. — Слушай, — хлопнул он по плечу Избасара. — По мешку крупчатки за каждую такую бутылку уплачу. Сможешь достать?
— Достать можно, — небрежно согласился Избасар, — только муки не надо. Непть надо. Море ходим, крысало мокнет, беда, курить плохо. Налей бутылку. Вон сколько у тебя банок с нептью. Тысячу бутылок будет? Больше, — поправил сам себя Избасар.
Нестер Петрович едва не свалился с табуретки.
— Ой, наивность первозданная. Ой, темнота несусветная, — хохотал он. — Из емкости, в которой тысячи, тысячи пудов, ему, видите ли, нацедить бутылку.
По пристани шли люди. Слышны были четкие шаги, звякали шпоры.
Избасара охватило беспокойство. Он еще не мог понять, откуда оно, как перед ним уже возникла вдруг фигура глыбастого казачины. Того, который сидел с краю у костра на берегу Джамбайской бухты, а после палил по лодке с кормы моторки.
…Скакал казак через долину, —
Резанула уши знакомая песня.
«Он, этот самый бородач, проверял возле пристани пропуск и пристально разглядывал седловку коня. Он и ведет сюда сейчас…»
В один прыжок выскочил из-за стола Избасар и запустил руку в мешок.
— Ты что? — оторопело уставился на него Блоха.
— Еще бутылочка имеется? — не понял Нестер Петрович.
— Нет, лепешку потерял.
Дверь конторки распахнулась. В помещение ввалился казак с одной лычкой на погонах и осторожно вошли два английских офицера. Одного из них, с усиками, Избасар узнал сразу. Это тот, который велел выкинуть его за борт.
— Вот-с они и будут, господин Калюжный, — указал казак на Нестера Петровича и прищелкнул каблуками.
— Иес…
— Ошшень приятно, господин Калюжнов, — две руки вскинуты к козырькам фуражек, обе в белоснежных перчатках.
— Чем могу служить? — Калюжный явно растерян.
— Разрешите представиться. Лейтенант Брехт, а это лейтенант Кемпель.
— Иес, Кемпель, — улыбнулся второй офицер.
— Калюжный Нестер Петрович. А этот мой приятель Николай Николаевич Блоха, виноват, — поправился Калюжный, почувствовав толчок. — Не Блоха, Тараканов.
— Очень приятно, господин Тараканов.
Читать дальше