Дмитрий Чудсков - Озеро Варыш

Он сразу с перегрузкой стартовал.
В надрыве поршни раскрутили вал,
Он кнехты 14 14 Кнехт — парная тумба с общим основанием на палубе судна или на причале, служащая для крепления тросов. от причала оторвал.
Пилон летел. Режим надводный.
— Быстрее! Полон бак расходный.

Но маслоохладитель не справлялся,
И дизель неуклонно нагревался.
Ему бы сбросить, он из кожи рвался.
За гильзами уже вода вскипала,
Под хомутами патрубки прорвало.

Когда же выхлоп голубой
Взлетел над водною средой,
Всё понеслось само собой.
В цилиндры масло устремлялось,
Над поршнями воспламенялось,

Те, в ярости своей вольны,
Обрушились на шатуны.
Средь набегающей волны
Лишь винт гребной сопротивлялся,
В конце концов и он сломался.

У корневища старенькая лопасть
Оборвалась и прочь умчалась, в пропасть.
Мотор последнюю оставил робость,
Взревел, турбины сорвались на визг,
Безумный, среди копоти и брызг,

Летел в последнем исступлении.
Но поздно, мы уже тюлени
И прочь несёмся в бурной пене
От лодки яростным броском.
Взлетели щепки за винтом.

Последние минуты бытия
Он пролетел, от носа до руля
В дыму, в пару, кильватера струя
Искрилась радугой, как ореол.
Когда он все пределы перешёл,

Всё кончилось. Мотор пошёл вразнос:
Не выдержал он скоростей заброс.
Своё сказали травмы и износ.
Сквозь борт умчался в море маховик,
Я рядом услыхал тюлений крик.

Там что-то ухнуло, он треснул и утоп.
Всё было кончено. Машина жизни — стоп.
Над озером поднялся пара сноп.
Как глубока теперь его могила,
Варыш-могильщик заровнял, как было.

Разорванное силами инерций,
Погибло механическое сердце.
По глупости на части разлететься —
Ох, незавидная кончина
Для механизма, для машины.

Но для героя так уйти на смерть!
Не в доке сгнить, а пролететь как смерч!
Устроил же он шум и круговерть!
Погиб в сражении за любовь Пилон-кузнец.
Достойнейшая жизнь, достойнейший конец.

Два тюленя вслед нырнули
Там, где плавали обломки,
И без устали вдогонку,
Но по воле провиденья

Вновь обратно повернули.
Место глубины глубин,
Где ни рыба, ни дельфин
Не осилят погруженья,

Где навеки канул остров,
Было там. Сгустилась тьма.
Так и не достигнув дна,
Поспешили на поверхность.

Кислородный голод острый
Изменил нам направленье,
Вроде видел просветленье,
Да в глазах вот-вот померкнет.

Я тюленьей этой жизни
Не заметил, не усёк,
Вылетел, как поплавок.
Воздух в лёгкие ворвался,

Словно в вакуумной призме
Кто-то резко кран отрыл.
Холод тело охватил,
Сзади плеск воды раздался.
Чётко отработал таймер,
Мы спаслись, помолодели,
Из последних сил сумели
Ухватиться за понтон.

Завершились испытанья.
Я ль, не я тому виновник,
Но любовный треугольник
Разрешился не добром.

Только Сонины рыданья
Оглашали берега.
Бессердечно «НИКОГДА!»
Злое эхо отвечало.

Это значило: старанья
Человеческие тщетны,
Дальше все пути запретны.
Я не выиграл, всё пропало.

Что же дальше? Дальше так:
Отловив с плота одежды,
Мы развесили их между
Нависающих берёз,

Подсушили кое-как.
Нёс обратно нас понтон,
Что в последний миг Пилон
Отдал нам. Уже без слёз

И практически без слов,
Добрались вдоль бережка
До родного островка,
Где поломанный причал.

Здесь и бросили швартов,
Только здесь не лучше было.
Соня, словно тень, скользила
Мимо. Я держался и молчал.

Я надеялся и ждал,
Что принцесса вдруг проснётся,
Улыбнётся, огрызнётся, —
Я любому был бы рад.

Я её всё убеждал
Уезжать обратно в Питер.
Там ведь, что ни говорите,
Наш чудесный Летний сад.

Может, там отпустит горе.
Долго ль коротко, и вот
С острова все тот же плот
Нас отвёз к большой земле,

С Ладожским простились морем.
Быстро станции мелькали,
К Петербургу подъезжали
Мы на «Северной стреле».

Он ещё был Ленинград —
Ну да ладно, это к слову —
Зажили мы, слава богу,
Вот уж месяц, вот уж год.