Олег Куваев - Реквием по утрам

…Оглянувшись через поднятый воротник пиджака, Беба вступил в полумрак подъезда, прижался к стенке, выглянул на улицу и сунул руку в карман за сигаретами И в этот момент… В этот момент он увидел уставленные на него в упор глаза черноволосого человека, прическу-ежик с сединой и челюсть одинокого волка. Несколько мгновений они в упор смотрели друг на друга, и для Бебенина вечностью были эти мгновения. По высшему наитию все понял Беба, обо всем догадался.

— Желаешь прикурить? — принужденно усмехнулся незнакомец и вытащил зажигалку «Ронсон», протянул с огоньком короткопалую с наколками руку.

А кто виноват, что недоказанный уголовник Ерутов имел внешность настоящего киношного уголовника?

Дрожала рука с сигаретой, вздрагивал огонек зажигалки. Прикурили.

— Бабу ждешь? Не буду мешать!

— Нет, я так… отдышаться, — сказал Беба, выскользнул из подъезда, отошел-отбежал метров пятьдесят — и, о чудо, зеленый огонек, и он дико замахал руками, уселся, прильнул к заднему окошку. Погони не было. Ушел, ушел-таки от удара по темени. А может быть, выследят? А если таксист из ихних? Подставили?

Он остановил такси на Каланчевке, быстро прошел вверх. У Красных ворот сел в троллейбус «Б», проехал три остановки, стремительно выскочил и помчался по Сретенке. Никто за ним не бежал. Но страх уже прочно поселился в нем. Не видя прохожих, не слыша шума и чертыханья вслед, он мчался по городу, выбирал освещенные людные улицы.

Куда?

На Сретенке жил тот шальной пианист с обезьяной…

…В заросшем сиренью дворе старого московского дома пенсионные бабки ему объяснили, что пианист уехал. Увез с собой только пианино и обезьяну, все остальное и комнату тоже оставил соседке. Она его провожала и все про него знает. Вроде бы концерты собрался давать.

…Во двор зашел парень в полосатой тенниске. Прикурил. Огляделся. Отошел. Двое стояли на улице. Он им что-то сказал, и они расхлябанно пошли дальше… втроем.

Путая след, Беба очутился на Белорусском вокзале. Он хотел взять такси, но на стоянке толпилась длинная очередь людей с чемоданами.

Он прошел в зал ожидания для пассажиров дальнего следования. Сел у дальней стенки, и ему было видно всех, кто входил в зал, и тех, кто толпился в арочном проеме у входа.

Твердо решил, что не пойдет сегодня домой. Пустая квартира, которая недавно была благом, теперь пугала его. Он жил на верхнем этаже, и прямо от двери квартиры на чердак вела темная лестница. Его могли ждать там. Могли дома. Откроют дверь бандитской отмычкой и будут ждать, Он представил себе темноту прихожей, загроможденной двумя шкафами, темноту кухни, ванной и двух комнат. На двери стандартный замок, который можно открыть гвоздем. Ни крючка, ни засова. Беба передернулся. Ужасный, покойницкий взгляд незнакомца в подъезде стоял перед глазами. Лапа эта с наколкой, голос. От такого пощады не жди.

Вот оно как бывает… В зал ожидания зашел милиционер. Кусок золота в кармане давил на бедро. Беба поддернул штаны и закрыл глаза. В крайнем случае скажет, что ждет электричку.

Когда он закрыл глаза, в нос ему сразу ударил специфический вокзальный запах железнодорожной пыли, влажных опилок, человеческого дыхания. Вокзалы всего мира, наверное, пропитаны им на столетия. Запах дальних дорог внушал неожиданное чувство успокоения. Глаза открывать не хотелось. Он как-то мгновенно провалился в сон. Проплыла трава, какая-то речка с тихой водой, странная деревня, веером стоявшая на холме, и далекий звук паровоза. Запахло детством. Георг Шеринг тихо играл на фоно. Классный Георг Шеринг, запись компании штата Дакота, пятнадцать рублей на толкучке пластиночка.

Беба открыл глаза. За этот минутный сон он понял, что ему надо, пришел в себя. В давние времена, в один из моментов, когда он, спасаясь от грубого человека Перфильева, участкового милиционера, начинал Совершенно Новую Жизнь, он ездил на рыбалку в идиллическую деревню Лужки. Лучшей захоронки, чем деревня Лужки, не придумаешь. На неделю он исчезнет. Дед тот, наверное, жив. Конечно, жив! Беба сверх ожидания даже улыбнулся, вспомнив невероятного деда, что жил в избе на отшибе. Вроде в деревне и вроде отдельно.

Зал был почти пуст. Милиционер спокойно стоял в арке, ведущей в другой зал. Не психуй, Беба! Иди посмотри расписание электричек.

Возникновение прозвища деда Корифея уходило в глубины истории деревни Лужки. На памяти всех живущих дед Корифей всегда был, всегда его звали так. Одна из версий, до которой докопался досужий дачный интеллигент, гласила, что в незапамятно далекие годы деду попал в руки томик Софокла. Чеканная речь древнего классика произвела на него такое впечатление, что с жителями деревни Лужки он стал разговаривать высоким языком древних трагедий. Софокла он шпарил наизусть страницами и получил прозвище по имени одного из героев. Вся же остальная жизнь была оправданием прозвища.