Элизабет Гилберт - Жизнь в лесу. Последний герой Америки

Обаятельный ? Несомненно.

Дикий ? Не спорю.

Простодушный ? Вот тут ты ошиблась, сестренка.

Что у Юстаса отсутствует напрочь, так это простодушие, и его сделки по покупке земли как нельзя лучше это демонстрируют. Люди, которые приезжают в горы, чтобы увидеть Юстаса Конвея и его землю, редко задаются вопросом, откуда она взялась. Черепаший остров является как бы продолжением Юстаса, поэтому люди почему-то думают, что остров возник как бы сам собой или Юстас из него вырос. Как и всё, что символизирует Юстас в глазах людей, его земля как будто не затронута разлагающими процессами деградирующего современного общества. Вопреки здравому смыслу люди считают Черепаший остров маленьким последним оплотом американского фронтира. Конечно же Юстас не мог совершить такой негероический поступок, как покупка земли , – наверняка он просто взял и застолбил участок.

Мы видим Юстаса глазами Доминго Фаустино Сармьенто, аргентинского интеллектуала XIX века, который побывал в Америке и успел увидеть, как «свободный фермер отыскивает плодородные земли, живописные места, желательно рядом с судоходной рекой, а когда наконец решает осесть, как в первобытный период мировой истории, просто говорит: „Теперь эта земля принадлежит мне!“ – и без лишних промедлений начинает пользоваться землей с разрешения двух главных королей мира: Труда и Доброй Воли». Нам так нравится эта картина, что если мы будем воспринимать Юстаса иначе и иметь иные понятия о том, как он заполучил свою землю, то испортится все наше чудесное и обнадеживающее представление о нем как о последнем американце . Но ведь история Юстаса Конвея – это и есть история становления американского мужчины. Проницательный, амбициозный, энергичный, агрессивный, темпераментный, Юстас замыкает длинный и блистательный ряд таких же, как он.

Его смекалка – вовсе не анахронизм. Мы хотим видеть в Юстасе Дейви Крокетта. Что ж, ради бога. Но кем был Дейви Крокетт? Он был конгрессменом, между прочим. Да, родился он в глуши и был способным охотником, который однажды прикончил медведя ножом (не в два года, конечно), но он также был хитер как дьявол и умел пользоваться своим «лесным» обаянием в политических целях. Во время дебатов с оппонентом из среды аристократов дровосека из Теннесси спросили, согласен ли он с тем, что «следующая законодательная сессия привнесет радикальные изменения в устройство судебной системы». Крокетт, одетый в потрепанный наряд из оленьих шкур, завоевал расположение местных, как ни в чем не бывало заявив, что не имеет понятия, что это за зверь такой, судебная система. Это, конечно, было забавно и мило, но, скорее всего, не соответствовало истине, так как Крокетт уже много лет работал в системе судопроизводства – он был мировым судьей, арбитром, городским уполномоченным, а теперь вот членом Государственного законодательного собрания.

Крокетт обладал блестящей способностью к саморекламе. Репортеры всегда могли рассчитывать на остроумный ответ или остросюжетную байку о столкновении с каким-нибудь диким и опасным зверем. Крокетт был достаточно хитер и тщательно подгадал выпустить свои героические мемуары – «Жизнь и приключения полковника Дэвида Крокетта из Западного Теннесси» – к выборам в Конгресс 1833 года. «Что за жалкое место город», – сокрушался он. А потом взял и переехал в Вашингтон, где охотно сошелся со своими бывшими противниками, северо-восточными вигами, с целью протолкнуть свой проект земельного закона.

Короче говоря, эти знаменитые американцы из лесной глуши стали знаменитыми американцами из лесной глуши благодаря своему уму, амбициозности и тщательной проработке имиджа. Вот, например, Дэниэл Бун, само воплощение свободного героя фронтира, был риелтором-спекулянтом (если не сказать застройщиком) высшей пробы. Он основал городок Бунсборо в Кентукки и подал более двадцати девяти запросов на земельные участки, в окончательном итоге присвоив несколько тысяч акров земли. Он участвовал в судебных разбирательствах по поводу пограничных споров, включая одно очень некрасивое дело, за которое он бился в колониальном суде более двадцати трех лет. (Даже в XVIII веке и даже для Дэниэла Буна процесс землевладения был гораздо более сложен с бюрократической точки зрения, чем простое заявление «Теперь эта земля принадлежит мне!». Даже Бун знал, как устроен мир. В письме своему другу-поселенцу он писал: «Не сомневаюсь, что ты хочешь скорее завершить свое дело с землей, но без денег это невозможно».)