Элизабет Гилберт - Жизнь в лесу. Последний герой Америки

– Что? – недовольно крикнул он в приемник.

– Джастин, ты где? – послышался женский голос. – Прием.

– Я в вигваме, мам! – прокричал Джастин. – Прием!

– Не слышу тебя, Джастин. Ты где? – повторила мама из рации. – Прием!

Джастин закатил глаза и проорал:

– В виг-ва-ме , мам! Прием! В виг-ва-ме! В вигваме, мам! Слышишь? Прием!

Чтобы не оглохнуть от его крика, я отошла в сторону, думая о том, как много работы предстоит Юстасу, если он действительно хочет спасти нашу культуру. У вигвама стоял мужчина средних лет во фланелевой рубахе и с интересом рассматривал сооружение Юстаса. Мы разговорились.

– Меня зовут Дэн, – сказал он. – Я каждый год приезжаю на Мерлефест из Мичигана и всегда стараюсь найти Юстаса. Мне нравится, как он рассказывает о своей жизни. Нравится, но я ему завидую. Бог свидетель, я и сам переехал бы в леса хоть сейчас, если бы мог. Но не могу. У меня пятеро детей, все учатся, всем надо помогать. Есть хорошая работа в компании «Сара Ли» [71] «Сара Ли» (Sara Lee) – крупная американская фирма по производству замороженных продуктов. , но надо платить алименты, и я просто не представляю, как отказаться от страховки, финансовой стабильности и зажить, как Юстас. Но Бог знает, как бы мне этого хотелось! Думаю об этом каждый год, когда приезжаю сюда, – каждый раз, когда его вижу. Есть в нем что-то такое, да? И посмотри, какое у него идеальное здоровье! А всё благодаря этой естественной жизни… Не то что мы.

Произнеся последние слова, Дэн немного смущенно улыбнулся и похлопал себя по пивному брюшку.

– Юстас всегда твердит: вы тоже можете, вы тоже можете, – продолжил он. – Но я одного не понимаю – того, как. Мы только что построили большой дом. В нем так много барахла, и я даже не знаю, откуда оно взялось. Клянусь Богом, не знаю я, как мы умудрились накопить столько вещей. Бывает, смотрю на свой дом, и мне хочется спалить его дотла, бросить всё, начать в другом месте с нуля. Вести простую жизнь в лесу вдали от всего этого. Ты хоть понимаешь, о чем я говорю? У тебя когда-нибудь возникает такое желание? Хочется иногда взять и исчезнуть с лица Земли?

– О да, – ответила я. – Всем нам иногда этого хочется.

– Но не Юстасу, готов поспорить.

– Не будь так уверен, Дэн.

Всё это я привожу для того, чтобы сказать: к сорока годам Юстасу ничего не остается, как признать, что он так и не добился перемен в окружающем мире, которые надеялся увидеть в двадцать. (Не просто надеялся – был абсолютно убежден, что так оно и будет.) Толпы воодушевленных граждан, готовые последовать за ним в леса, так и не материализовались, хотя в двадцать лет он был уверен в обратном. Мир остался таким же, если не стал хуже.

Оглядываясь на два десятилетия назад, Юстас говорит: «Я искренне верил, что в силах всё изменить. Я думал так: просто дайте мне Америку, а дальше я уж справлюсь! Мне казалось, что нужно лишь быть уверенным в своих силах и упорно работать; я знал, что по этой части мне нет равных. Я, конечно, не надеялся, что вся страна вернется к более естественному образу жизни, нет. Но думал, что, может быть, хотя бы от шестидесяти до ста людей в год будут приезжать на Черепаший остров, а потом передавать то, чему научились, своему окружению – и так постепенно мое послание распространится, как круги по воде, и мое влияние разрастется. Но теперь я понимаю, как трудно что-то изменить в этой стране, если ты не президент и не сенатор и у тебя нет никаких ресурсов, кроме собственных сил. Разве может один человек что-то изменить? Это невозможно, нереалистично, а главное, очень утомительно».

Одержимость американцев строительством продолжается, и это происходит всё быстрее и разрушительнее. Юстас рад, что экологическая ответственность, которая некогда считалась чем-то вроде радикального чудачества, стала «модной фишкой». И всё же он уверен, что мимолетное увлечение сортировкой мусора не сможет компенсировать всепожирающую волну промышленных разрушений, перенаселения и ненасытного потребления, характеризующих нашу культуру. Возможно, через сто лет Черепаший остров станет именно таким, каким Юстас некогда его представлял, «маленькой чашей в Земле, нетронутым кусочком природы в окружении асфальта и дорог. Люди будут карабкаться на горы вокруг Черепашьего острова, смотреть вниз, видеть зеленый, чистый островок и думать: раньше так выглядел весь мир».

Возможно, он прав. Возможно, сохраняя маленький кусочек аппалачского леса, Юстас делает то же самое, что делали средневековые монахи, переписывая старинные тексты. В темные времена, когда знания не ценятся, он упорно сохраняет нечто маленькое и драгоценное в надежде, что более просвещенные будущие поколения примут его труды с благодарностью. Может, в этом и заключается его предназначение?