Владимир Конюшев: Ударная армия

— Ты, москвич, помолчи. Тебе первый заход в яму делать.

— С удовольствием. Высплюсь.

Девчоночьим смехом отозвался Мишка Бегма.

— Ты, пшенник, не скаль зубы, — сказал Банушкин. — Две фрицевские лопаты посеял, раззява полтавская. Мы их с самой Ладоги берегли.

— Та шо вы надо мной катуете, товарищ сержант? Я ж тоди снаряды разгружал. Чуть шо — так Бегма виноватый, подить вы…

— Миша, п-приделай ноги лопатам в третьем расчете, когда Осипов дрыхнуть будет, и медаль тебе обеспечена, — сказал Медведев.

— Дирочку от бублика у нашего сержанта получишь, це да.

— Помолчи, пшенник, — засмеялся Банушкин. — Лейтенант чуток поправится, тогда ты службу поймешь. Он тебя научит свободу любить. Он тебе припомнит, Миша, как за шкирку тебя из полыньи тащил…

— Та я ж сам бы вылез…

— Сам! Все огневики как люди по льду идут, а ты, брюхо толстое, в полынью втюрился… В общем, Миша, без медальки тебе домой ехать, это уж точно…

— Та подить вы, товарищ сержант…

— Нет, Остапыч, и-положение твое хуже Гитлера, — сказал Медведев. — Неделю уже лейтенант болеет, а ты даже блинчиков ему из своей муки не наварганил… На Полтавщину зажал, на свадьбу?

— Та подить вы…

Марков усмехнулся. Зябко дрогнул плечами, поплотнее запахнул полы шинели. Морозец поприбавил… Зыбкая полоса тумана наползала со дна ложбины…

Справа, шагах в семидесяти от Маркова, крикнул старший на батарее лейтенант Савин:

— Первое!

— Ор-рудие! — отозвался командир первого расчета, и сразу ударил звонкий и резкий грохот, проскочил по ложбине, мигнуло в тумане розовое пятно вспышки выстрела…

— Второе!

— Орудие!

— Третье!

— Орудие!

— Четвертое!

— Ор-р-рудие! — яростно крикнул Банушкин, и Марков невольно отшатнулся в ровике — так плотно ударило воздухом в лицо.

Из окопа послышались звуки закрываемого орудийного замка, перезвон медных гильз, бросаемых в ящик, потом кто-то ударил несколько раз чем-то тяжелым по дереву — крепили подсошниковые брусья.

— Мишка, сгоняй, точку наводки потуши, — сказал Банушкин.

— Та ще ранечко. Мабудь, стрелим, — недовольно отозвался Бегма.

— Сказано тебе?

— Та сказано, шо я — глухой, чи шо? Закурить дозвольте, товарищ сержант…

— Последний раз даю, — сказал Банушкин. — Куда ты махру прячешь, куркуль?

Мишка вылез на бруствер и неспешно зашагал по пологому склону ложбины вниз. Похрустывал грязный снег под его сапогами.

Марков, улыбаясь почему-то, провожал его взглядом…

Мишка Бегма — в нательной, бязевой, не по росту рубахе, в ватных штанах, до блеска измазанных на коленях пушечным салом, — окоченел, поливая из котелка ледяную воду на шею сержанту Банушкину.

— Та вже хватит, товарищ сержант, — дергая посинелыми губами, сказал он.

— Мне лучше знать, — снова намыливая бритую шею, хохотнул Банушкин. Бугры его лопаток грузно шевелились под смуглой кожей, по ложбинке широкой спины стекала мыльная вода.

Мишка нетерпеливо переступал бурыми, в пятнах засохшей глины сапогами, прятал подбородок в ворот рубахи.

— Та шо вы — на свадьбу собираетесь, чи шо, товарищ сержант?

— Лей, лей, куркуль полтавский… Что ты льешь, словно начпрод водку?

— Та шо мини? Вона не куплена… — И Мишка выплеснул остатки воды на голову своего командира.

Банушкин захохотал, крепкими короткопалыми ладонями пригладил черные жесткие волосы и стал, пофыркивая, растирать грудь полотенцем. От его тела шел парок.

— Ффу-у… Вот где порядок-то в артиллерии, понял, Михаил Остапыч?

Мишка, кривя губы, поставил пустой котелок на снег и взял другой, полный. Надо было полить еще и гвардии лейтенанту… Взводный чистил свои новенькие яловые сапоги немецкой щеткой, даже края толстых подошв кремом надраивал… Офицеры — они все такие (поглядывал на взводного Мишка). Гвардии лейтенант шестой день на нарах блиндажа отлеживался, простудился крепко, а все одно — форс офицерский держал, четыре раза побрился…

Взводный спрятал в задний карман зеленых габардиновых бриджей полоску сукна от немецкой шинели, завернул в синюю шелковую тряпицу щетку и баночку с кремом, повернулся к Банушкину.

— Спасибо, командир. Разорил вас. Никак до военторга не доберусь…

У взводного были зеленоватые застенчивые глаза, но склад пухловатых губ — тверд.

— Да вы крему не жалейте, товарищ лейтенант, — сказал Банушкин. — Этого добра нам Медведев натаскал с военторгу, землячку там, московскую кралю, встретил, мы и живем как зав карточного бюро…