Михаил Ланцов - Помещик. Том 1. Сирота

— Чего шумим, православные?

— Так решения твоего ждем.

— О! Андрейка! Живой и здоровый! — крикнул кто — то. И толпа разродилась радостными воплями.

Парень от неожиданности даже как — то растерялся. Но воевода своевременно подпихнул его в спину. И он вышел вперед. А потом, ведомый скорее интуитивным порывом, чем разумом, низко и от души поклонился.

— Павлуша, подь сюды, — крикнул воевода, вызывая одного из должников покойного Петра. Того самого, которому надлежало палкой отходить Андрейку.

— Слушаю батька.

— Я слышал, что отрок сей говорил, что отец его, Прохор, сговаривался с Петром, дескать, на сына долг перейдет, только если и мерин, и панцырь, и шлем ему достанется. И в том он крест целовал. Так ли это?

— Так, батька.

— Понятно. Кхм. Есть ли тут человек, кто сомневается в Божьем провидении победы неопытного отрока над опытным воином в честном бою? Если есть — пусть выйдет и открыто скажет.

Тишина.

О том, как Андрейка расписал Петра уже вся Тула судачила. И такое можно было либо от дьявольской помощи, либо от Божьего провидения. Учитывая же слова отца Афанасия и свидетельства отца Геннадия, то сомневаться в источнике успеха никто не решился. Даже вдова — Евдокия. Ибо чревато.

— Раз никто не желает возразить, то я Андрейку сына Прохора полностью оправдываю. Петра же известного по прозвищу Глаз, признаю виновным в том, что он, пользуясь наговором и своим положением обокрал своих товарищей на двадцать три рубля семнадцать новгородок и сабляницу с полушкой. Ябедничал[2] безбожно. Порочил доброе имя Андрейки и его покойного отца Прохора. А потом пытался избить и ограбить Андрейку, вымогая с него семь и двадцать пять рублей. Когда же это не удалось, постарался душегубство совершить.

«Покушение на убийство. Попытка ограбления частного лица. Клевета и лжесвидетельство. И ограбление общества» — пронеслось у Андрейки в голове суть сказанного воеводой. — «Был бы жив — конец ему. Хорошо, что умер».

— Вдова обязывается вернуть обществу взятые обманом двадцать три рубля семнадцать новгородок и сабляницу с полушкой да сверх еще четыре рубля виры[3]. За ябедничество Петра Евдокия должна уплатить в казну четыре рубля. За собственное ябедничество еще четыре рубля. За принуждение к ябеде должников по четыре рубля за каждого должника, что сказал свое слово. За покушение на душегубство из имущества Петра в казну надлежит выплатить два рубля. За лай уплатить рубль в казну. Андрейке же приказываю передать саблю покойного, дабы возместить все долги перед ним. Ту самую добрую саблю, которой Петр гордился.

— Боже… — ахнула Евдокия.

— За татьбу же, учиненную супротив своих, вдова и дочь покойного Петра лишаются доли в поместье, что полагалась на дожитие.

— Не губи! — взмолилась она, падая на колени.

— Я все сказал! — сурово сдвинув брови, прогудел воевода.

— Ты! — не сдержав эмоции прокричала Евдокия, указав перстом на Андрейку. — Ты! Из — за… — хотела она что — то еще сказать, но один из мужчин, что стоял рядом с ней, повернулся и врезал ей оплеуху.

— Брат, ты чего? — ошалело спросила Евдокия.

— Тебе мало? Хочешь еще?

— Но он…

И брат Евдокии еще раз дал ей оплеуху.

— Ты плохо поняла?

— Спиридон, — произнес воевода, — уводи ее домой от греха подальше. А потом заходи, потолкуем.

Андрейка же подошел к Афанасию. Хотел было уже что — то сказать, но тот мягко улыбнулся и едва заметно покачал головой. После чего развернулся и пошел в храм, поманив парня за собой.

— Расскажи отцу Геннадию, как ты удумал эту лампу, — произнес настоятель, когда они укрылись от толпы за деревянными стенами.

— Как — то я заметил, что листья, слетающие с деревьев, иной раз, пролетая над костром, устремляются вверх. Меня это сильно заинтересовало. Ведь как так? Все падает на землю, а они взлетают вверх. Я начал специально их кидать и наблюдать. И это оказалось не случайность. Получалось, что воздух, когда нагревался, устремлялся вверх. Но что приходило на его место? Я предположил, что другой воздух. Ведь если черпнуть воды из речки, то река тут же смыкается, заполняя пустоты.

— А как связаны река и воздух? — без тени юродства поинтересовался отец Геннадий.

— Не ведаю. Но мне показалось, что воздух — это что — то похожее на воду, только намного легче и… жиже что ли. Ведь если воду кипятить, то она выкипает, уходя вверх паром.

— Любопытно, — кивнул священник. — Продолжай.

— И тогда я подумал, что если дуть на огонь больше, то он и разгорится ярче. А вокруг огонька горячо. Вокруг огонька, стало бы, должно не хватать воздуха, который постоянно убегает наверх. Но откуда приходит другой? С боков. Но по мере приближения он также нагревается и опять — таки убегает вверх. Из чего я сделал вывод — огонек задыхается, оттого и горит так слабо.