Сергей Танцура - Остров быка

Герех тоже прекрасно отдавал себе отчет в этом, и теперь лихорадочно искал достойный выход из сложившегося положения. Внезапно его взгляд упал на мокрое кожаное ведро, которым Хорив должен был вычерпывать воду из трюма, и лицо геквета просветлело.

– А это что? – взревел он, тыча в ведро толстым корявым пальцем, похожим на корень сикоморы. – Кто позволил устраивать бардак на палубе? Немедленно убрать! И чтоб через полчаса палуба блестела! Вся, ясно?

– Ничья, – долетел до них чей-то голос, и напряжение, ощущавшееся до этого момента почти физически, мгновенно спало. Довольно усмехнувшись, Герех уселся на бухту каната, уложенную возле мачты, и демонстративно сложил руки на груди, давая понять, что до тех пор, пока не будет выполнено его распоряжение, он никуда уходить не собирается.

Лицо Хорива разом погрустнело и вытянулось. Тяжело вздохнув, он нехотя подобрал злополучное ведро и потащился на поиски ветоши, на все лады кляня свою судьбу. Однако он успел заметить мимолетную улыбку на губах Камеса, соизволившего обратить внимание на их перепалку, и на душе мальчика немного потеплело. Как ни был неприступен наварх, но и к нему имелись кое-какие подходы, и Хорив с уверенностью подумал, что сумеет со временем найти их все.

– Парус на горизонте! – завопил впередсмотрящий так, что едва не свалился со своего насеста на ростре триаконтеры. Вокруг возбужденно загомонили, и даже рабы, навечно прикованные к веслам, приподнялись со своих мест, вытягивая худые жилистые шеи в тщетной попытке хоть что-нибудь рассмотреть. Но Герех не дал им такой возможности. Вскочив с каната, он громко крикнул, привлекая к себе внимание, и дал знак келевсту. Тот лишь кивнул – и поднес к губам свой сюринкс, выдув из него резкий переливчатый свист, вспоровший плавящийся от жары воздух и вонзившийся прямо в мозг, как настигшая свою цель, дрожащая стрела. Гребцы, издав тихий протяжный стон, вновь расселись по лавкам и, протолкнув весла в бортовые отверстия, привычно напрягли свои спины. Триаконтера, словно пришпоренный аргамак, резко набрала ход и помчалась вперед, оставляя за кормой струю взвихренной пенной воды.

Выронив ведро из внезапно ослабевших пальцев и даже не заметив этого, Хорив бросился к борту и, навалившись на него животом, до рези в глазах вгляделся в простиравшуюся перед ним туманную даль. Во рту у него внезапно пересохло, а его сердце колотилось как бешенное, словно птица, во что бы то ни стало вознамерившаяся разбить запершую ее клетку – или разбиться сама. Умом он понимал, что это безнадежно, что никогда уже не будут бороздить просторы морей синие, как грудь зимородка, корабли Трои, которые уже десять лет назад, в самом начале войны, были либо потоплены ахейцами, либо захвачены ими и перекрашены в цвет воронова крыла. Однако душа его требовала чуда – и ждала его несмотря ни на что.

Наконец он увидел то, что так напряженно искал в течение нескольких бесконечных мгновений, и его сердце разочарованно упало. Парус, горделиво вздымавшийся над винными волнами Миртойского моря, был явно черный, как и гептера, несшая его. Кеметийцы тоже рассмотрели это, и их лица мгновенно посуровели, а руки сами собой потянулись к поясам за оружием. Они не забыли, что учинили над ними ахейцы под стенами обреченной Трои, и в их сердцах вспыхнул всепожирающий огонь близкого, хотя и запоздалого отмщения. Моряки с надеждой повернулись к Камесу, ожидая приказа, и наварх не разочаровал их.

– В атаку! – хрипло крикнул он, и грозный рев пяти десятков луженых глоток был ему ответом. Свистки сюринкса стали чаще и резче, набирая темп, и воздух огласился громким натужным дыханием гребцов, рвущих свои жилы в этой гонке.

На гептере их тоже заметили, однако отнеслись к этому удивительно равнодушно. Во всяком случае, там не было видно обычной в таких случаях суеты, все семь рядов весел остались втянутыми внутрь корпуса. Судно не попыталось даже изменить свой курс, чтобы избежать гибельного для себя столкновения. Казалось, команде гептеры было просто наплевать на них, как занятому своими делами марабу наплевать на выходки не в меру нахального воробья. Озадаченный таким странным поведением, Хорив напряг зрение до предела, благо разделявшее корабли расстояние быстро сокращалось, и с великим трудом разглядел на парусе гептеры эмблему, похожую на лаброс Фокия. А через секунду это же разглядел и впередсмотрящий, заоравший что было мочи:

– Менесы! Это менесы!