Артур Самари: Русская жена эмира

Вскоре Николаев уже думал о другом. Его мысли были посвящены любимой женщине и тому, как сложится их дальнейшая жизнь. И виделось оно ему таким. Они поселятся в одном из городов Европы, среди русских иммигрантов, а после выстроят там особняк и заживут мирной жизнью. Может статься, со временем Наталья родит и второго ребенка. Однако с этим делом нужно быть осторожнее, ведь растить детей – сложное дело. С такими мыслями Николаев стал засыпать – веки стали смыкаться, но вдруг он вспомнил про раненого солдата: жив ли он, прошло уже больше часа.

Солдат лежал в двадцати шагах от шатра советника. Над головой раненого был натянут шатер. Одылбек склонился над ним и легонько потряс за плечо. Тот не шевельнулся. «Неужто помер?» – мелькнуло в его голове. Тогда он принес из своего шатра бурдюк воды и полил на лицо солдата. В это время к нему подошел Таксынбай и стал молча наблюдать. Через минуту глаза раненого открылись. На лице полковника мелькнула легкая улыбка.

– Воды хочешь? – спросил у него купец.

Солдат не ответил, видимо, был крайне слаб. Это было заметно по его тусклым глазам. Но стоило поднести к его губам пиалу, как тот сделал несколько глотков и сразу застонал. Одылбек взглянул на его больную руку: повязка впитала в себя кровь и стала багрового цвета. Местами она подсохла, и кровь уже не сочилась. Появилась надежда на выздоровление.

– Мужайся и терпи, ты будешь жить, – успокоил его купец и ушел к себе.

Таксынбай же постоял возле больного еще с минуту, затем с недовольным видом сплюнул в сторону и тоже зашагал к своему шатру. А солдат все стонал.

Николаев проснулся к вечеру. Солдаты уже были на ногах и крутились у котла в ожидании сытного обеда – на этот раз сготовили шурпу – мясной бульон с морковью и репой. Вдруг полковник заметил свой бережно уложенный халат у входа, им он укрыл раненого солдата. Почему он здесь? Затем глянул в шатер ужаленного. Шатер был пуст. Николаев изумился: куда же тот делся?

Надев халат и чалму, Одылбек обратился к солдату, который прислуживал. Тот уже знал, что требуется купцу, и вмиг принес бурдюк и стал лить воду на голову Одылбека. Затем этого же солдата купец отправил за Таксынбаем, который находился где-то среди людей.

Командир явился с бодрым видом, в распахнутом халате и склонил голову перед купцом:

– Почтенный Одылбек, говорят, вы меня звали?

– Как обстановка? – спросил советник. – Почему с обедом опаздываете? Скоро будет темнеть, надо трогаться в путь, а еда не готова…

– Причина в том, что на сей раз мясо оказалось жестким – старая овца, никак не сварится. Это не моя вина, баранов в Бухаре покупал Даврон.

– Впредь еду начинайте готовить раньше обычного. А где тот ужаленный солдат, что-то я не вижу его?

– Бедняга умер: много крови из него вытекло. Да хранит его душу милостивый Аллах. Амин! Мы уже похоронили беднягу.

– Ладно. Какова обстановка в стане? О чем говорят солдаты? Они догадываются о грузе?

– Нет. Через своего человека я подбросил солдатам вашу мысль, что мы везем порох, патроны, и поэтому такая усиленная охрана. Вроде поверили и успокоились. А вот с погонщиками никак не получается, они не хотят раскрывать душу. Все больше говорят о жизни, о ценах на базаре. Похоже на то, им совсем неинтересно, что в этом караване.

– Если это так, то хорошо. Еще вопрос: люди довольны едой?

– Таких разговоров не было. Да и как быть недовольными, если каждый день получают большие куски баранины. Такого у них дома не бывает.

Был седьмой день пути. Караван еще двигался по степи, а между тем уже виднелись горы. Как обычно, Николаев пробудился ото сна ближе к вечеру. Стоило ему поднять голову, как в глаза бросилась надпись на песке рядом с красно-синим ковриком: «Турсуну дали яд. Это сделал Таксынбай». Полковник глянул вокруг. Рядом никого, кроме его солдата, который сидел на песке, свесив голову, видимо, дремал. Остальные только просыпались и по одному выползали из-под навеса. «Должно быть, сейчас этот человек наблюдает за ним из укрытия», – решил Николаев и стер рукой надпись. Еще ему подумалось: «Это мог сделать только человек, который был дружен с Турсуном, и он надеется, что я накажу убийцу. Нетрудно догадаться, зачем Таксынбай избавился от тяжелобольного: ему не нужна такая обуза». Однако советник не собирался вмешиваться в такие дела, не желая портить отношения с начальником охраны, хотя в душе осуждал его. В боях против «красных» полковник Николаев никогда не бросал своих солдат и боролся за их жизни до конца. И тут советника обожгла страшная мысль: «Значит, у Таксынбая имеется яд. А вдруг в какой-то момент он решит и меня отравить? Может, это приказ самого эмира, когда я окажусь ему ненужным, то есть лишним свидетелем захоронения золота? Нет, это невозможно, хотя кто знает. На Востоке люди говорят одно, а делают совсем другое».