Лада Любимова: О Богах. О Людях. И немного – о Монстрах

Руки… Его руки… они такие красивые, но такие натруженные, кожа – сухая и горячая. Я гладила их и пыталась понять, почему у него, воплощения силы, мужества, молодости и красоты, такие руки, что с ними случилось? Чем он занимается, что у него обветренные в мозолях руки? И не могла спросить – я не умела разговаривать…

Мы попали в пробку.

Стемнело, просто опустился сумрак. Будто сумрак – это составляющая мира. Но в нём всё ясно видно. Дорога наводнилась автомобилями, людьми и… существами: ужасными, нереальными – их лики нескончаемо многообразны. Существа нападали на людей, друг на друга. Люди пытались спастись, убегали, падали, вставали и опять бежали. Всё кишело. Я слышала нестерпимый гул исступленных воплей людей, рычания и клокотания странных существ. Гул становился громче и громче.

В его глазах невероятная грусть.

– Пора, – его спутница больше не улыбалась, – нам пора, – повторила она тихо, обращаясь к нему. Приоткрыв дверь автомобиля, она посмотрела на меня. Долго. В глазах та же грусть. Вышла.

Он не отводил взгляда от моих глаз. Нежность и глубокая печаль в глазах его.

У меня началась паника: я часто дышала, ноги налились свинцовой тяжестью, а в животе сформировался колючий клубок.

– Куда же ты? Не оставляй меня здесь! – кричала я беззвучно. – Мне так страшно!

И боялась я не ужасных монстров, а того, что он сейчас уйдёт и больше никогда не вернётся.

Но он не ответил. Осторожно отстранился и вышел из машины. Обернулся, касаясь меня печальным взглядом, и медленно ушёл со своей спутницей сквозь кишащий кошмар, превратившись в белую дымку, которая без следа рассеялась.

Я проснулась, купаясь в потоке своих слёз от чувства холодного одиночества. Глубоко потрясённая сидела целый день на диване, не в силах сползти с него и решить – сон ли это был.

В жизни всё временно. Так что, если всё идёт хорошо, наслаждайся – вечно это не продлится. А если идёт плохо – не волнуйся, это тоже не продлится вечно. Не помню, кто мне это сказал, или я это где-то прочла, но такая штука работает. Всё меняется.

То сидя, то лёжа на диване, весь день я усмиряла волнение, вызванное странным сном. Основательно погрустив от тоски, сумбурности жизни и её бессмысленности, поддалась зову тела, которое взбунтовалось и требовало пищи. Пищи требовал и здоровенный котик, который устал мять бока о мою подушку и верещал протяжно «мя-я-я», трогая меня лапой.

Пришлось встать. На дворе уже смеркалось. В открытую форточку задувал прохладный весенний дух.

Под воздействием кота, голода и весеннего духа настроение моё из уныло-страдальческого сменилось на игривое с оттенком философского, разбавленного приторным цинизмом. Всё меняется.

Жуя бутерброд и запивая его крепким горячим чаем, я принялась жарить уже тысячу раз жареного барана. Иначе – в очередной раз искать смысл происходящего.

А смысл никак не находился. Не было его и всё тут.

Во-первых, объективная реальность – сущий бред, и того хуже, но слово неприличное. С чем-чем, а с бредовой реальностью я познакомилась на собственном опыте. Потому, пойди – разберись, что реально: бутерброд, который я вкушаю или сон. Причём ощущения от бутерброда менее яркие. И где же реальность?

Вот ещё пример. Возникла проблема, да такая, что её нужно решить как можно скорее, чуть ли не сию секунду, а за спиной стоит кто-нибудь и торопит. Решаешь, решаешь, а она никак не решается, только усложняется. Бросишь в отчаянии, и… о чудо! Или проблема потеряет остроту, или добрый человек её за тебя решит, а то и тот, кто за спиной торопит. А если будешь более бдительной, то окажется, что проблема надумана твоим беспокойным умом. Только будь внимательней и увидишь. Выходит, вся жизнь – иллюзия.

Во-вторых, раз всё иллюзия, тогда нет никакой разницы между жизнью и смертью.

В-третьих, в чём же всё-таки смысл?

Предполагаю, что я живу и придаю смысл моей жизни сама (сегодня смысл никак не придаётся): изучаю, осознаю, конфигурирую. Однако, оное моё осознание никоем образом не связано с сутью и смыслом жизни моей. Все конфигурации существуют у меня в уме, мной же и придуманы. А любая конфигурация вне ума не имеет смысла. Я вижу, что вещи в моей жизни зависят от того, верю я в них или нет, вплоть до их существования (в съеденный бутерброд я не верила – я им не наелась). А то, что я не могу узреть и осознать, то есть, нечто непроявленное – неизвестно, бесконечно и непостижимо. Познание бесконечного требует бесконечного количества времени, что опять непостижимо. Значит, мир идеален, непознаваем и не имеет смысла бытия помимо самого бытия, которое и обладает истинным смыслом, который познать невозможно.