Вера Мельникова: Однажды в Пушкарёвом

– Соньк, а может, ты с нами пойдёшь?

– Ты с ума сошла, Маня, мне уже двадцать два! Кто же в мои годы этими глупостями занимается? И меня сегодня Фёдор в театр позвал. Я тебя до Сазоновых провожу, а потом с ним буду.

– Слушай, а когда же он тебя замуж позовёт?

– Ну, может быть, как раз сегодня и позовёт.

– Да-а, тебе, пожалуй, не до наших тёток будет, – грустно протянула Маня.

Соня улыбнулась. Остановила младшую сестру. Вынула из муфты обе руки, положила их сестре на плечи и громким шёпотом сказала:

– Маньк, когда с тёткой вашей говорить закончите, не забудьте снять блюдце с листа и три раза им тихонечко об стол стукнуть. И больше дном вверх не кладите, запомнила?

– Это ещё зачем? – так же шёпотом спросила Маня.

– Это чтобы тётка ваша к себе вернулась и у вас больше не задерживалась. Ну и гимназистки пошли! – уже в полный голос прибавила Соня.

– Соньк, да ты что так серьёзно? Это же всё игра! Наши девчонки в гимназии блюдцем не стучали, – испугалась Маня.

– А вот и зря! Игра – не игра, а постучать надо обязательно. Ладно, я сама Кате твоей скажу. У нас сегодня, кстати, к обеду такая кулебяка с мясом замечательная. Вечером Сазоновым кусок отвезёшь к чаю.

– А птитушей мама наделала?

– Не птитушей, а пти… шутей… ой, да, а правда, как это скажешь по-русски?

– Вот и я говорю, что никак по-другому не выходит. Единственно пти-ту-ши!

– Ну, тогда уж лучше вовсе не склонять этот французский: пусть остаются птишу.

– Хорошо! Так что же, есть они сегодня?

У Шуры в это время уже накрыли стол. Мама и два старших брата, тоже гимназиста, отпущенных по случаю Рождественских праздников на каникулы, вышли встретить её в переднюю.

– Опаздываете, Александра Ильинична, – с шутливой укоризной заметила ей мама. – Алёшка с Сержем уже по три раза стол обошли в нетерпении. Бегите скорее руки мыть! Голодные все!

Через минуту семья сидела за столом.

– Мальчишки, – начала Шура, – а вы в гимназии вашей духов не вызывали никогда?

– Ты что, Сашка? К чему нам эти глупости? – хором ответили братья.

– Почему глупости? Если скучно, то можно развлечься… Развлечение это такое, понимаете? – обиделась Саша.

– Это для девчонок развлечение, а у нас в гимназии нас бы на смех подняли, если бы мы предложили кому спиритизмом заняться, понятно? – тоном учителя заявил Алёша.

– А чем же вы тогда в гимназии по вечерам перед сном занимаетесь, когда особенно скучно? – не унималась Саша.

– Книги читаем, письма домой пишем, разговариваем, – ответил Сергей, и щёки его почему-то зардели, а непрошеная улыбка исказила юношеское лицо. В ту же секунду он упёрся подбородком в воротничок домашней рубашки и затрясся от беззвучного смеха.

– Серёжа, не подавись, – не строго сказала мама. – Ну, что смешного ты подумал?

– Мамочка, не обращай на него внимания. Это он так… Что-то вспомнил своё.

– И какие же это вы книги на ночь читаете в своей гимназии? – продолжала язвительно Саша.

Тут Сергей не выдержал: выскочил из-за стола и помчался в детскую, где рухнул на диван. Согнувшись пополам, он теперь дал волю своему смеху. Через секунду на пороге детской появился Алёша.

– Серый, ты чего, с ума сошёл? Что с тобой?

– Я вспомнил, Лёш, Митькину историю про его деревенскую кузину, в которую он влюбился летом, залез к ней ночью через окошко, и они там целовались на печке до первых петухов. Вот умора! А потом он ей письма писал, а она ему отвечала.

– И что же, он вам эти письма показывал?

– Да! И мы давились от смеха под одеялами!

– Ну, Митька, ну, балбес! Я с ним поговорю, когда занятия начнутся. Пойдём-ка к столу.

– Нет, ты не понимаешь: никакой кузины не было. Это он всё сочинил, и письма сам себе писал левой рукой, чтобы мы поверили, что это другой человек пишет, а не он. Ты только представь, как он пишет сам себе: «Здравствуйте, милый Дмитрий! Всё никак не могу забыть нашу печку. Вы были такой дусей!..»

Теперь и Алексей не выдержал, схватившись за живот обеими руками…

Саша и мама оставались за столом.

– Мама, почему они ржут как лошади? – спросила Саша. – Они прочли какую-то смешную книгу?

– Вероятно, – ответила мама. – Сейчас отсмеются и продолжим обед… А знаешь, Саш, я должна сделать тебе одно признание. Ты же помнишь, что я обучалась в Екатерининском институте…

– Помню, помню, мамочка, что ты у нас была благородной девицей.

– К счастью, это в прошлом. Я без радости оглядываюсь на те шесть лет. А как даму нашу классную вспоминаю – кулаки сжимаются до сих пор. Сколько мы от неё натерпелись! Мы её звали Удавкой… Нельзя так с детьми было!.. Но родители меня забирать не хотели раньше срока: мама была уверена, что без институтского образования барышня будет несчастна, а домашнее, по её мнению, было дорого… Если бы ты знала, Шура, как многим девочкам у нас в Институте было трудно прижиться! Но я о другом сейчас.