Сергей Буридамов: Утерянные свитки клио

А затем приходит образ Божественной Твари, молча и пристально смотрящей на меня. Умом я понимал, что знать, куда именно направлен взор Покровителя, невозможно. Но сердце мое подсказывало иное. Плыли перед внутренними взорами удивительные и страшные картины. Божественная Тварь вновь подходит к трупу старика. И вновь оживляет его – уже в моей беспокойной памяти.

Обычно мучения мои продолжались не более часа, после чего я спокойно засыпал. Однако и часа хватало на то, чтобы я проклял тот день, когда пролил кровь старика, и себя, глупого юнца, не способного справиться со своей яростью. Мне не было жалко раба – он провинился и был справедливо наказан, но чувствовал я, что поступок мой каким-то необъяснимым образом повлиял на будущее. Покровитель это знал. Я пытался спокойно разобраться в причинах столь прискорбного поведения совести, но спрашивая себя, в ответ слышал только эхо, гулко разносящееся по обветшалым коридорам моего сознания. О, с какой радостью встретил бы я того Покровителя и вопросил его о том дне!

Я отхлебнул из кувшина и поставил его на пол. Молодое вино успокаивает нервы – так утверждает дворцовый лекарь. Надеюсь, это так, ибо единственное, что нужно сейчас – это успокоиться и попытаться заснуть. Только сон подарит мне свободу от глупости, таящейся в размышлениях о себе. Но сначала допью вино. И, пожалуй, прикажу зинджу принести еще пару кувшинов.

Я отвернулся от окна и подошел к уже заснувшему рабу.

– Раб!

Тот мигом пробудился, вскочил и преданно уставился на меня. И вот тут-то случилось неожиданное, не поддающееся никакому объяснению.

Никогда я не делал подобного тому, что произошло в этот миг. Верно, пропустил я что-то, не заметил, как перестал быть собой.

Я внимательно посмотрел на зинджа и спросил:

– Как тебя звали, когда ты еще не принадлежал моей семье и жил на своем острове Аз-Зиндж?

Раб изумленно и испуганно посмотрел на меня.

Затем ответил:

– Меня звали Зургу, хозяин.

Я стоял перед ним, пытаясь понять, зачем мне это знать. У рабов нет имен. Ведь сказано: «Раб с именем – раб наполовину». «А, впрочем, какая разница? Призывать раба так будет удобнее», – подумал я.

Я помолчал, глядя на него, и, наконец, промолвил:

– Ты – хороший раб, Зургу. Принеси еще вина. И побыстрее!

И когда раб вернулся, то увидел меня спокойно спящим. Так спят только люди, не видящие сны. Зиндж Зургу поставил кувшин на пол и поплелся в свой угол. А глубоко в моем сознании Божественная Тварь одобрительно покачала головой.

Верховный Жрец, кряхтя, вылез из носилок и направился к парадному входу императорского дворца, поддерживаемый под руки младшими жрецами и сопровождаемый целой свитой телохранителей и помощников.

Проходя по когда-то великолепному саду повелителя народа воинов – могучего Ауисотля, – старик остановился и покачал головой. Трава пожелтела и пожухла; деревья больше не радовали взгляд пышной листвой, а протягивали к безжалостному бледно-голубому небу сухие руки-ветви; прозрачные воды искусственных озер и ручейков превратились в липкую бурую грязь; земля растрескалась и покрылась коростой, как кожа больного проказой.

Злая засуха, уже второй год бесчинствовавшая на землях великолепного Теночтитлана, добралась и до императорского дворца.

Сколько людей приходило в храмы и город из когда-то плодородных долин и тенистых речных пойм, ставших сухими и омертвевшими! Бедняги шли и шли: из дальних и ближних деревень и поселков. Мирные жители несли за спинами детишек и стариков, у которых уже не оставалось сил идти; а потом и сами, изнемогая под непосильной ношей, падали замертво возле ворот. И грифы набрасывались на них, вырывая куски мяса из тел еще живых людей.

Верховный Жрец храма бога засухи Тошкатля («О, Великий! За что ты прогневался на свой народ?») каждый день посылал стражников и молодых жрецов на дорогу, чтобы попытаться спасти тех, кого еще можно было спасти. Но увы, иногда помощь приходила слишком поздно.

Ицтликоатл посмотрел на небо – оно было все таким же голубым, словно выцветшая ткань женских одежд, – и безжалостным: ни тучки, ни облачка. Яркие лучи стоявшего в зените солнца жалили и без того измученную землю. Старик подумал, что если приложить ухо к растрескавшейся поверхности, можно услышать стоны и плач Великой Матери всего живого.

Жрец двинулся по выложенной камнем дорожке к императорскому дворцу: негоже заставлять владыку Ауисотля ждать.