Сергей Буридамов: Утерянные свитки клио

Тело еще не убрали, хотя за рабами было послано. Отрубленная голова лежала посреди зала. Лицо старого дурня смотрело вверх и выглядело виноватым. Кровь впиталась в песок, которым женщины посыпали зал, и пока не воняла.

«О, великолепнейший бог Сет!» – взмолился я про себя. – «Пусть душа это болвана будет вечно страдать в твоих подземных залах».

Про себя я злился на рабов-зинджей, что никак не шли. Но лишь я вновь послал за ними, как двери распахнулись, и в зал вошел Покровитель. От изумления все застыли. Затем рабыни, шурша и шепчась, скрылись, словно их и не было. А мы – я и номарх Юга – встали на колени (а вы представьте, чего мне это стоило!) и поклонились Божественной Твари.

Покровитель поприветствовал нас взмахом того, что можно было бы назвать рукой. Его жучиные глаза смотрели во все стороны одновременно. «Зоркие, как у орлов, и пустые, как у крокодилов» – так говорил мой отец про очи Покровителей.

– Приветствую тебя, Божественная Тварь! – сказал я. – Рад видеть тебя в своем доме.

Покровитель слегка кивнул огромной головой. Затем он подошел к трупу раба и вопросительно указал на него.

– Прости за беспорядок, Божественная Тварь, – извинился я. – Сейчас должны прийти рабы и утащить это прочь.

Мой гость с Юга угрюмо молчал. Я его понимал – этот визит был неожиданным и не к месту. Однако от нашего желания ничего не менялось. Покровители являлись без приглашения куда хотели и когда хотели. Не было мест в нашей благословенной стране, закрытых для Божественных Тварей. Так было всегда. И такова была воля богов.

А потом произошло странное и ужасное. Покровитель низко наклонился и дотронулся до тела рукой. Мы с номархом Юга испуганно переглянулись. И было отчего изумляться: труп старого раба зашевелился. Руки и ноги его беспорядочно двигались – омерзительно и противоестественно. Затем мертвец встал, спотыкаясь, подошел к лежащей на полу голове. Стоит ли удивляться тому, что умертвие желало вернуть свой прижизненный вид? Оно подняло голову и приспособило ее чудесным образом к шее. Все это время Покровитель наблюдал за происходящим, шевеля жвалами.

Наконец, мертвый зиндж справился с головой. Теперь старик выглядел вполне живым, не считая уродливого шрама, опоясывающего его шею. Лицо мертвеца было печальным и задумчивым.

– Я забираю его, – сказал Покровитель. Как и всегда, рот его, лишь отдаленно напоминавший человеческий, оставался неподвижным.

Я покорно склонил голову. Божественная Тварь пошла к выходу. Следом за ним, спотыкаясь и шаркая старческими ногами, ушел оживленный раб. Мой раб.

Спустя два дня южный номарх уехал в Нижний Египет, и я был рад его отъезду.

Голени поболели, покрылись коростой и через несколько недель зажили. Остались на коже лишь белые пятна. Все забылось и отошло в прошлое, казалось мне, если не навсегда, то, хотя бы, до старости, когда, как известно, посещают тебя всевозможные гнусности: начиная от болезней телесных и кончая душевными расстройствами, проистекающими от подлости совести.

Однако самообман никогда не выручает смертного. Чем дальше в прошедшее проваливалось время, тем чаще внутри меня что-то происходило. Как правило, днем мне было не до этого: началась череда войн всех со всеми, не проходило и недели, чтобы не появлялись новые враги, а старые становились союзниками. Покровители не вмешивались, как это было в прошлые разы, лишь изредка появляясь при дворе фараона. Я объезжал со свитой владения, приобретенные моим оружием; советовался с вельможами; договаривался о мире и объявлял войну; присутствовал при жертвоприношениях в храмах; карал преступников и одарял милостью благочестивых – словом, окунался в пучину повседневных забот. Однако вечером я, хотел того или нет, даже в обществе жен оставался наедине с внутренним голосом, ждущим, подобно терпеливому льву в зарослях, весь день свою добычу. И приходили образы, яркие и непонятные…

Прошло четыре года, а эти образы стали до умопомрачения четкими. Вот и сейчас, когда стою я возле окна и будто бы смотрю на темные силуэты пальмовых крон на фоне звездного неба, картины прошлого пользуются моими глазами. И вижу я дрожащую старческую шею, покрытую сеткой морщин со скопившейся в них пылью, покорно склонившуюся передо мной. Ярость, овладевшая мною в тот день, обрисовалась острым мечом, который держит мою руку и требует пищи. И вижу я кровь, быстро расползающуюся красным облаком в разные стороны от раскромсанной шеи старого и никому ненужного раба. Агония не была долгой – дряхлое тело сразу смирилось со своей смертью.