Array Журнал «Всемирный следопыт» - Всемирный следопыт, 1925 № 07

— Хайя (солнце)! — Ворк не понял и повторил:

— Хайя?

— Солнце, — перевела Чайка.

Летнее полярное солнце, выглянув из-за бледно-дымчатого облачка, брызнуло потоком ослепительной пыли и разбегающимися, серебристо-искрящимися блестками разлилось по безбрежному простору залива. Далекий берег противоположного песка подернулся светящейся туманной дымкой и застыл в чешуйчатой воде темной неподвижной лентой.

Три конусообразных чума, стоявших на залитом солнцем песке, не соответствовали настроению преобразившейся тундры.

«Ничто не напоминает юг, — думал Ворк, вглядываясь и щурясь в колеблющиеся очертания далекого берега, — здесь что-то есть такое»…

Он старался найти подходящее слово, подходящее определение, но не нашел его.

— Хорошо, Чайка?..

— Да, редко у нас так, — проговорила она, — все больше дождь, зима, ночь, комар…

— А вот там, — начал медленно Ворк, — откуда я приехал, там не бывает летом такого длинного дня. Солнце не ходит кругом. Там растет большой лес. Там нету чумов.

Ворк медленно, повторяя слова, долго рассказывал Чайке о чудных странах.

Чайка слушала и многое не понимала, но далекие страны ей стали ближе.

— Я никогда не буду там, — грустно проговорила она, выслушав рассказ, открывший ей, что на свете есть города больше Енисейска и есть страны, где никогда не бывает зимы.

— Лянг теля (иди сюда)! — донеслось снизу, — Чайка, лянг теля!

— Брат зовет. Видно, меня ищет. Ау! — крикнула она.

На косогор мыса, прыгая на кривых ногах, в изорванных сакуе и бакарях, показался брат Чайки. Приложив к глазам руку, он снова крикнул:

— Лянг теля!

— Аречта! — отозвалась Чайка. Пойдем, брат сердится, — обратилась она к Ворку.

Ворк встал и пошел за убегающей Чайкой. Вечером Перчик и брат долго ругали Чайку. Перчик и брат говорили, что русский завлекает Чайку, он не заплатит калым, а будет жить, как жил на песке с Ниповой бабой рыбак Васяка.

— Придет осенью пароход, снимет рыбаков, уйдет русский — и все, — кричали они в один голос, стараясь перекричать друг друга.

Чайка, как молодой недопесок, скалила белые зубы и редкими словами разжигала гнев брата и старой Перчик, которая вскоре охрипла и, плюнув по ошибке в лицо сына, забилась в свой угол, а Пиунчи, получив незаслуженный плевок, обрушился на мать.

Как это случилось — Чайка хорошо не помнит. Слишком много случилось за этот солнечный день, больше чем во всей жизни. Но это был самый счастливый день после того дня, когда Ворк и Чайка ходили к старому шайтану, из’еденному зубастыми северными ветрами и зимней непогодой.

Ворк больше не заходил в чум к Пиунчи. Он или сидел в своем зимовье и писал белую книгу, или бродил по мелкому кустарнику и к озерам за Хайбой.

Чайка видела лицо Ворка. Оно с каждым поворотом незакатного солнца делалось желтым и старым. Ворк ходил сгорбившись и часто останавливался на своем пути.

Конечно, Ворк тосковал. Не даром он видел большие города, много людей, а главное, каменные дома, где не бывает дыма и очень много окон… Конечно, он тосковал в маленьком зимовье, где только одно окно, и то без стекол…

Чайка не ошиблась. Ворк тосковал, но не по большим домам с множеством окон, не о далеких городах — человеческих муравейниках, нет, его грызли иные мысли, но где их было разгадать Чайке.

«Русь», как говорили о той неведомой земле, что лежит на юг, запад и восток, была далека, и в тихую тундру редко долетали вести о великой борьбе за Уралом, на Дону, степях Средней Азии и берегах Белого моря. Ворк был всегда там. Но это непонятно было Чайке-юрачке с Хайбинского песка за Полярным кругом.

Сегодня Чайка снова надела зеленый платок, она даже вымыла руки и долго их терла, вместо мыла, круглой галькой.

В тундре догорало лето и солнечная ночь. Вместе с этим летом догорала вольная жизнь Чайки.

Вот упадет снег, будет дорога. Самодины с множеством оленей пойдут от моря в тундру и тогда Чайкин жених, маленький, кривоногий, в белой парке на белых оленях, приедет по невесту в чум Пиунчи, а потом на этих же оленях увезет Чайку навсегда от Енисея в далекие тундры, где чернеют могилы вымерших народов, о которых много ходит страшных рассказов.

И станет Чайка женой самодина, будет она всю жизнь запрягать, распрягать оленей, ставить чум и спать у порога вместе с собаками.

Ворк вышел из зимовья, посмотрел кругом и пошел к озерам, где кричали гуси и, хлопая крыльями, носились стаи нырков.