Марк Ланской - С двух берегов

Пока она поднималась по лестнице и плутала по комнатам, я кое-как оделся. Безо всякого стука она ворвалась в спальню и, обливаясь слезами, прижалась ко мне. Я стоял столбом, а она повисла на моей шее, уткнулась мокрым носом в погон и бормотала все одно и то же: «Родненький мой, родненький…» Вблизи она выглядела совсем девчушкой, из тех, что еще в школу бегают.

— Ладно, — говорю, — поплакала и хватит. Садись, рассказывай, кто ты есть и откуда.

— Как вас звать-то? — заикаясь, спросила она.

— Сергей Иванович. А тебя?

Она еще пуще заревела.

— Что с тобой? Обидел кто?

— Сергей Иваныч, — пропитывая слезами каждое слово, тянула она, — Сергей Иваныч…

— Заучила? Теперь говори, откуда ты взялась?

— Люба я. Пожарина Люба… Из-под Шимска мы, ильменские.

— Ну и отлично. А сюда как попала? Из угнанных?

Люба снова ухватилась за мою шею и разрыдалась еще громче.

— Хватит реветь! — сердито приказал я. — Слышишь? Успокойся. Останешься пока у меня, в комендатуре. Согласна?

— Согласна, — всхлипывая, повторила Люба.

— Вытри нос, познакомься с домом, найди кухню, сейчас будем тушенку разогревать.

Но искать кухню не потребовалось. Раздался робкий стук в дверь, и на пороге появилась дородная женщина в белом переднике, кружевном чепчике на голове и с добрейшей улыбкой на лице. Она что-то сказала, как пропела, и Люба перевела: «Кушать приглашают».

— Видишь, как здорово! Ты заодно и переводчицей будешь. Иди, я сполоснусь и тоже приду.

В столовой, рассчитанной человек на шестьдесят, все было из черного дерева, даже потолок. На больших картинах в золоченых рамах аппетитными красками была разрисована всякая снедь: овощи, фрукты, битая птица. Поглядел я на посуду, которой заставили край стола, вспомнил бухарестский ресторан и решил, что здесь побогаче.

Люба успела помыться, прибрала волосы и глядела на все с тревожной радостью, словно не веря своему счастью. Она бегом притащила из кухни горячий судочек под крышкой, всякую закуску, да еще водрузила хрустальный графин с вином. Но сама не села, стала в сторонке.

— Это ты, — спрашиваю, — привыкла с утра вино лакать?

— Что вы, Сергей Иваныч! — испугалась она. — Мне что дали, то принесла.

— А чего ты не садишься?

— Кушайте, я потом.

— Садись, приказываю.

Она послушно села, и видно было, как проглотила комок слез, всегда бывших у нее наготове. Есть стала степенно, отламывала хлеб маленькими кусочками, делая вид, что не очень голодна. А по бескровным губам и прозрачной шее нетрудно было догадаться, что досыта есть ей давно не приходилось. Руки ее с побитыми ногтями были красные, в трещинах, припухшие от тяжелой работы.

— А эта женщина откуда? Не узнавала?

— Как же не узнала? Все выспросила. Их там еще трое, — вызвались вас кормить.

— Ну вот что. Скажешь там, что для меня эта столовка не по росту — великовата. Здесь мы питательный пункт организуем для наших, кто проездом или раненый придет. А для нас с тобой найдем закуток попроще. И никаких хрусталей. Ты, может, к ним привыкла, а мне одно беспокойство — боюсь, разобью.

Люба слушала меня, от большой серьезности приоткрыв рот, как будто в каждом моем слове была труднопостижимая мудрость. Даже догадываясь, где у меня шутка, улыбалась неуверенно.

— Товарищ майор! Докладывает комендант города Содлак, капитан Таранов.

После того как я по бумажке прочитал телефонистке заковыристое название другого города и добавил слово «комендант», прошло не так много времени, но я успел малость понервничать. Своего прямого начальства, «окружного» коменданта Шамова, я ни разу не видел, ничего, кроме имени, отчества и звания, о нем не знал, и каков будет наш первый разговор, можно было только гадать.

Теплилась еще у меня надежда, что он сразу поймет мою непригодность к занимаемой должности и пришлет взамен кого-нибудь другого. Я все еще был уверен, что комендантов где-то специально готовят и обучают разным премудростям, а меня прислали по явному недоразумению.

— Содлак? — недоуменно повторил молодой, с заметной хрипотцой голос. — Погоди, сейчас с картой сверюсь… Ага! Точно! Поздравляю, капитан Таранов! С прибытием! Принял хозяйство?

— Принимать-то не у кого, товарищ майор. Приехал я…

— Помещение отвели? — прервал он меня. — Им команду дали.

— Помещения хватает, могу армейский КП развернуть.

— Чего ж тебе еще? Осваивайся, живи.

— Так у меня же никого нет, ни комендантского взвода, ни переводчика.