Александр Мишкин: Anamnesis. Том 1

И вот теперь наша авантюрная компания сидела в ординаторской. Сил на обсуждение деталей предстоящей операции уже не осталось. Да, собственно, обсуждать-то уже и нечего. Билеты и путёвки куплены, Витаминыч отпуск нам подписал (почти не удивившись), план действий ясен: прилететь, обосноваться, найти подвал в доме Антониди, достать амфору с картой, отыскать жезл и спасти мир. Всё просто.

Я дописал дневник наблюдения и, с хрустом потянувшись, встал и отдёрнул шторы. Кроме собственного отражения ничего не увидел: окна выходили на небольшой лесок и полуночная темнота снаружи не нарушалась ни единым проблеском света.

– Пал Палыч, я, пожалуй, пойду в палату, – Кларочка с видимой неохотой выбралась из своего кресла, – Туркину пора цефазолин колоть.

– Давай. Если я засну, разбуди меня через два часа, хорошо?

– С удовольствием. Иван Петрович, вас тоже? – с ехидной надеждой поинтересовалась медсестра.

Петрович оторвался от кофе и недобро уставился на Кларочку:

– Дитя моё, ты совсем не думаешь о своём будущем!

– А при чём тут моё будущее? – подняла бровки она.

– А при том, что если ты меня разбудишь, то будущего у тебя не будет! – хмуро пообещал коллега.

Кларочка хмыкнула и выпорхнула из комнаты.

Я уселся на подоконник, слегка прислонившись спиной к прохладному стеклу. Июльская жара снаружи выпускала город из своих липких объятий лишь ночью, ненадолго сменяясь относительной прохладой. Но и её было недостаточно для того, чтобы ощущать себя комфортно, поэтому у нас вовсю работал кондиционер. Его монотонное гудение убаюкивало.

Я мечтательно посмотрел на ждущую меня кушетку, улыбнулся в предвкушении ни с чем не сравнимого восторга перехода усталого тела в горизонтальное положение и… задремал. Прямо тут же, на подоконнике.

Проснулся оттого, что замёрз. Мышцы спины просто свело от холода. С изумлением я обнаружил, что стучу зубами и трясусь. Попробовал оторваться от ледяного стекла, но не смог: халат словно прилип. Рванувшись сильнее, я услышал треск разрываемой ткани и, освободившись, рухнул на пол. Чертыхнулся, потирая ушибленный локоть, и встал, озадаченно разглядывая окно.

Кусок белой ткани, вырванный из моего халата, действительно прилип к стеклу. Вернее даже, не прилип, а…

Я присмотрелся и не поверил глазам: ткань примёрзла. Стекло вокруг было покрыто тонким слоем льда. Почему-то вспомнились заиндевевшие стёкла зимних троллейбусов времён моей студенческой юности, на которых неизвестные остряки тёплыми пальцами вытаивали одну и ту же оптимистичную надпись: «Крепитесь, люди, скоро лето!» Вот только теперь, в отличие от тех чудных времён, я тупо смотрел на окно, покрытое льдом в середине июля. Что-то в этом было неправильное…

Было и ещё одно отличие от тех, покрытых матовым инеем троллейбусных окон: здесь лёд сохранял полную прозрачность. В тёмном окне по-прежнему в подробностях отражался скудный интерьер ординаторской и её население: дремлющий за столом Петрович и взъерошенный, недоумевающий я. А рама этого импровизированного зеркала была покрыта толстым слоем пушистого инея.

Я ущипнул себя за ногу: больно! Сон кончился, начался бред…

За спиной завозился Петрович. Я решил привлечь свидетеля:

– Ванька, вставай!

Он встрепенулся, вскочил, и ошалело уставился на меня:

– Кто?

– Да живы все… пока. Ты на окно посмотри!

Петрович перевёл взгляд на обледеневшее стекло:

– Ё! Это что?!

– Ты тоже ЭТО видишь?

– А то! Кондиционер свихнулся? – выдвинул версию коллега.

– Да нет, похоже, снаружи похолодало: видишь, только окно обледенело.

– Фигня! – безапелляционно заявил Петрович, – Лето на дворе!

– Есть другие предположения?

Приятель подошёл к окну и потыкал пальцем в стекло. Тут же отдёрнул руку и сунул палец в рот:

– Холодный! Аж обжигает!

– Ну, и что это за явление? – поинтересовался я, впрочем, слабо надеясь на то, что Петрович даст ответ.

Он и не дал. Минуту постояв в раздумьях, мой товарищ повернул ручку и распахнул раму. Снаружи хлынула волна тёплого воздуха. Петрович перевесился через подоконник и снаружи проорал:

– А здесь тепло! – вернувшись в комнату, он захлопнул раму. Вновь похолодало. Щель между рамами на наших глазах зарастала мохнатым инеем.

– Бред какой-то… – недоумённо пробормотал Петрович, наблюдая за быстро растущими ледяными кристалликами. Я согласно кивнул.

Движение вызвало новый приступ озноба. Я застучал зубами так, что Петрович вздрогнул: