Александр Мишкин - Anamnesis morbi (История болезни). Книга 2

В палату стремительно вошёл незнакомый высокий врач. Лицо его скрывала марлевая маска. На ходу стаскивая с рук резиновые перчатки, доктор обратился к встрепенувшейся сестре:

– Кларочка, в третьей палате у Смольцовникова давление рухнуло. Я ему в дозатор добутрекс заправил. В палате сестричка новенькая, присмотри за ней. Робеет и суетится.

– Хорошо, Пал Палыч! – Кларочка вспорхнула из-за стола и исчезла в коридоре.

Вика оцепенела. Этот голос… она узнала бы его из миллионов. Даже если бы сестра не назвала его по имени-отчеству, ошибиться было бы невозможно. Но как? Пятнадцать лет прошло, ни разу не встретились в их небольшом городе. Уезжал? Наверное, уезжал. И вот, надо же было так… попасть сюда, к нему… Господи, что же делать-то?

Вика испытала два противоречивых желания: по-детски спрятаться с головой под одеяло и закрыть глаза, или, сорвав с себя все эти дурацкие трубки и провода, броситься ему на шею, как тогда, раньше… И плевать, что без одежды, не впервой… хотя, наверное, фигурка у неё уже не такая точёная, как в двадцать два… но пока ещё очень даже ничего, мужики оглядываются. «Господи, о чём я думаю!» – ужаснулась Вика собственным мыслям.

Светин тем временем, стянув с лица маску, листал чью-то историю болезни. Привычка сосредоточенно хмуриться с годами его не оставила, отметила Вика. И вообще, изменился мало: разве что черты лица стали острее, утратили прежнюю юношескую, даже, пожалуй, детскую какую-то мягкость… и седины многовато для его сорока … «Он же на шесть лет старше», – вспомнила Вика. Значит, ему уже сорок три… а выглядит намного моложе. Впрочем, и сама она на свой возраст не тянула… по распространённому и, хочется надеяться, объективному мнению.

Вика лихорадочно думала, как поступить. Прятаться глупо: нет никакой надежды на то, что врач за сутки ни разу к ней не подойдёт. Да и не хочет она прятаться, если честно. Скорее наоборот… вернуться, вернуться назад, на пятнадцать лет, пусть ненадолго, на миг хоть бы… Господи, какая же дура… тогда дурой была, да и сейчас ею осталась! Вот, положил свои бумажки, поворачивается, уйдёт сейчас… ох, дура!

– Пашка!

Светин вздрогнул и замер на месте, спиной к ней. Не оборачиваясь, тихо произнёс, словно самому себе отвечая:

– Викуша.

Медленно, осторожно повернулся, встретился взглядом… «Всё-таки изменился, глаза вон какие жёсткие стали… повзрослел Пашка!» – успела подумать Вика. Светин шагнул к ней…

В наступившей тишине раздался пронзительный писк. На табло рядом с входной дверью красным цветом замигала цифра «3». В коридоре забегали, в Викину палату заглянула запыхавшаяся Кларочка и, с трудом переводя дыхание, выпалила:

– Пал Палыч, в третьей – клиническая смерть!

– Смольцовников?

– Он! – Кларочка умчалась.

Доктор виновато взглянул на Вику и выбежал следом.

В палату вошла незнакомая сестра. Она прямиком направилась к Викиной постели:

– Добрый вечер! Виталий Вениаминыч распорядился сделать вам снотворное. Вам нужно очень хорошо отдохнуть.

С этими словами сестра воткнула шприц в торчащую из Викиного тела трубку. «Как же нелепо всё…» – успела подумать Вика, прежде чем провалиться в неестественно-глубокий сон.

17 июля, 15–40, реанимационное отделение.

Есть совершенно не хотелось. Я потягивал вторую чашку кофе, пытаясь понять, что же меня «зацепило» в разговоре с Димасом. А ведь зацепило, факт. Иначе не думал бы последние полчаса о далёком городке с милым женским именем Агия Пелагия.

Итак, Асклепий. Он же Эскулап в древнеримской транскрипции. Греческий бог медицины, бог-целитель. Заслуживший немилость самого Зевса за то, что замахнулся на его, Зевсову монополию: воскрешать мёртвых. За что и получил. Зевс Асклепия то ли сам молнией порешил, то ли Аиду поручил устранить оппозиционера. Словом, пал один бессмертный бог от руки другого бога, более бессмертного.

Успел Асклепий породить дочерей, Панацею и Гигиею… чем они знамениты, убейте, не помню. Вроде бы пошли по стопам папеньки, тоже успешно врачевали, но не зарывались и на устои не посягали.

И был, значит, у Асклепия жезл… Помню, что обвит он был змеёй, отсюда и символ медицинский пошёл: «наша мама ест мороженое», то есть, змея с рюмкой… или чашей, если угодно. Но вот о том, куда делся жезл после кончины хозяина, зачем он нужен, что он может… полный пробел в знаниях. Табуля раса, как говорили древние римляне. Чистая доска, стало быть… Ни с чем, ни с какими событиями жезл Асклепия у меня не ассоциируется. А ведь должен, не мог такой артефакт просто пропасть бесследно, тут Димас прав.