Александр Мишкин - Anamnesis morbi (История болезни). Книга 2

И с этой мыслью заснула.

17 июля, 14–25, реанимационное отделение.

Уши у Антониди и в самом деле были нездорового цвета. Да и сам он не производил впечатления организма, полного жизненных сил. А что вы хотите: деду месяц назад стукнуло сто семь лет… устало тело, устало. Да и испытаний на его долю выпало немало. Полжизни прожил на благословенном Крите, рыбачил себе в Средиземном море… или в Адриатическом? Надо бы на глобусе поглядеть. Ещё оливки выращивал. Потом каким-то ветром после Второй мировой Антониди занесло в Союз. Это, ежели не все помнят, страна была такая: Советский Союз называлась. На месте нынешней России и сопредельных «дружественных» держав. Так вот, после войны наш грек, тогда еще не очень древний, по неведомым причинам эмигрировал со своего острова в Киев, где тут же был признан шпионом всех империалистических держав вместе взятых и отправлен в лагерь куда-то под Ухту. После смерти Сталина из лагеря его выпустили, но в Киев обратно не пустили, отправили поднимать целинные северо-казахстанские земли. А уж потом, возделав целину, старый грек осел в нашем тихом, приграничном с Казахстаном, Нерограде. И теперь каждый год, вот уж пять лет исправно попадает к нам с очередным инфарктом. Но в этот раз, похоже, дед всерьёз решил окончить свой жизненный путь.

– Что у нас с давлением? – поинтересовался я у Клары.

– Девяносто на шестьдесят. Это на допамине.

– А без него?

– Без него давление не определяется. И дышать сразу перестаёт.

Я воткнул в уши фонендоскоп и послушал грековы лёгкие. Там нещадно хрипело и хлюпало.

– В сознание приходил?

– Ненадолго. Несколько раз. Что-то лопотал по-своему.

– Ладно, сделайте ему девяносто преднизолона, шестьдесят лазикса и кислород через спирт. Отёк лёгких возвращается… впрочем, он и не уходил далеко, – мрачно добавил я.

Клара засуетилась со шприцами. Я ещё раз взглянул на уши болезного и с удовлетворением отметил возвращение природного цвета. Кислород делал своё дело.

Уже на выходе из палаты я услышал хриплый голос:

– Палыч…

Я резко обернулся. Антониди лежал в той же позе, но теперь глаза его были открыты и пронзительно смотрели на меня. По спине пробежал холодок. Старый грек сейчас вовсе не был похож на того, которого мы все так хорошо узнали за эти годы. Нет, он не был теперь привычным старым работягой, виртуозно матерящимся по-русски с греческим акцентом по любому поводу, а чаще без него. Не был он и неодушевлённым «больным на второй койке», как часто величали его дежурные сёстры. Что-то вдруг изменилось в нём, отчего старый грек Димас Антониди обрёл непонятную, необъяснимую величественность. И лежал-то он теперь на своей койке, аки император на смертном одре. Запавшие чёрные глаза сделались бездонными и, казалось, засасывали в себя свет, отчего вокруг умирающего грека словно бы образовался кокон из сумрака. «Чур меня, чур!» – пришла на ум подобающая случаю фраза. Наваждение прошло.

– Палыч… – повторил Антониди.

– Да, Димас, я тут. – я вернулся к его кровати. – Полегчало немного? Вот и славно. Сейчас ещё лекарства подействуют, и станет совсем хорошо.

– Помираю я, Палыч… Не перебивай, я знаю, что помираю. Мало времени… мне рассказать тебе надо… передать… – грек закашлялся.

– Не надо бы вам разговаривать, Димас.

– Надо, Палыч… обязательно надо… Кроме меня никто не знает… никто…

– Чего не знает? – наш диалог всё больше напоминал беседу Ипполита Матвеевича Воробьянинова с умирающей тёщей.

– Ты хороший врач, Палыч. Ты меня спасал… не помню сколько раз… только больше не надо… устал… пора мне. Ты запомни обязательно… – Антониди опять умолк, закашлявшись.

– Что запомнить, Димас?

– Агия… Агия Пелагия… Агия…

– Это кто?

– Это не кто… это что. Деревня моя… рыбацкая деревня… там, на Крите. Теперь, наверное, город. Давно не был, не знаю…

– Ладно, запомнил: Агия Пелагия. Ваша деревня. И что там?

– Езжай туда…

Оп-ля! Интрига закручивается. Теперь я должен лететь на далёкий греческий остров Крит для посещения родных мест Димаса Антониди. А красивое название у деревеньки-то: Агия Пелагия. Звучит! Надеюсь, он не попросит меня привезти горсть родной земли на его могилу? Хотя, летом на Крите должно быть хорошо… почему бы и не слетать простому советскому… пардон, российскому доктору в выходные на Крит? Делов-то…

– Езжай… найдёшь дом Антониди… на берегу, старый каменный… наверняка сохранился, ему лет двести уже… больше. Спросишь, покажут. Над домом – скала… высокая, похожая на голову… нос есть, глаза, брови. Не ошибёшься… В доме подвал… Дальняя стена от входа… – грек говорил всё медленнее, видно было, с каким трудом даётся ему каждое слово.