Людмила Колосова - Нечаянные встречи

– Ну-с, приступим, – как-то непонятно сказал он, и продолжал довольным голосом: – Клади Мишку на простынку – будем наркоз ему давать.

Порошок из таблетки мы насыпали на грудку и на ротик – Мишка, как будто, уснул. Боб взял ножницы и вспорол грудку медвежонка, вытащив большую пищалку, он отбежал от операционного стола и был таков! Он смеялся над моей доверчивостью и, несмотря на слёзы и мольбы, пищалку не отдал. Глотая обиду, я смотрела на зияющую рану, из которой торчали жёлтые стружки, понимая, что Мишка никогда больше со мной не заговорит. Взяв дрожащими пальцами иголку и нитку, я стала зашивать рану через край – получился заметный белый шов. Мишка очнулся от наркоза, он очень похудел, его тело уже не было туго набито стружкой, он стал намного легче, и больше не кашлял, и не рычал. С этого момента никакие игрушки для меня больше не существовали. Я не просто любила Мишку за его красоту или исключительность, нет, в нем уже не было недавнего лоска, я очень жалела его, и потому любила всё сильнее и сильнее. В те годы по радио часто передавали песню, в которой были такие слова: «В сёлах Рязанщины, в сёлах Смоленщины слово люблю не привычно для женщины, там бесконечно и нежно любя, женщина скажет – жалею тебя». Необыкновенный голос Ольги Воронец, проникновенность исполнения заставили меня, маленькую девочку, испытать чувства, которые испытывает, любя, простая русская женщина. «Ты – жаль моя», – говорила я Мишке и прижимала его к себе.

Каждое лето мы из города уезжали на дачу. Чердак в доме был отдан нам с братом. Под самой крышей для нас были сделаны две комнатки, вместо кроватей – наспех сколоченные лежаки и матрасы, набитые свежим сеном. Взрослые редко поднимались наверх, поэтому там было царство беспорядка: старые, зачитанные до дыр, но любимые детские книжки, сломанные игрушки, старая лошадка на колёсиках с дырками на боках, там, на чердаке, жил и мой Мишка. Я уже подросла и не играла с ним как прежде, но он был рядом, и мы виделись каждый день. Прелесть всех чердаков, и наш был не исключение, в их запущенности: это и тёмные углы, затянутые паутиной, и осиные гнёзда под крышей, и десятилетняя пыль на старых вещах, и, конечно, щемящий душу барабанный звук дождя по крыше. Взбив попышнее сено, я залезала под одеяло и под звук дождя читала допоздна любимые книжки. Особенно любила я Английские страшные сказки, а одна, в которой очень смелый рыцарь, умер от страха, увидев свою собственную тень, особенно будоражила моё воображение. Чердак был нашим прибежищем не только ночью, но и днём в плохую погоду мы находили там развлечения: рассказывали страшные истории, играли в карты и в настольные игры, читали приключенческие книжки. Наш и только наш чердак – родители почти никогда не поднимались к нам. Другое дело – бабушка, она любила порядок и чистоту в доме, наш чердак приводил её в негодование. Мы оставались глухи к её бесконечным просьбам и приказаниям: навести порядок наверху.

Самое страшное случилось в очень погожий и светлый денёк. После затяжных дождей установилась хорошая солнечная погода, уже под вечер только, я вернулась домой, брата ещё не было. В доме было очень жарко: зачем-то топилась печка, было видно яркое пламя. Привычным манером я поднялась наверх, и не узнала чердака – никакого хлама, паутины, рваных книжек и игрушек нигде не было видно- везде было чисто убрано, пол вымыт. Мишки не было нигде. Кубарем я скатилась вниз по лестнице, предчувствуя недоброе, громко позвала:

– Бабушка, бабушка, бабуленька, где мой Мишка?

– Какой Мишка?

– Игрушка, игрушка моя – та, что дедушка из Германии привёз! – Как же мне холодно было внутри тогда! Голос дрожал и срывался на фальцет.

– Этот старый грязный медведь?! Зачем он нужен?! Сожгла я его в печке и нечего истерить! – Говорила она, начиная раздражаться на меня. Больше ничего не спрашивая, я подбежала к жарко пылавшей печке и открыла затворку – там ярким пламенем горели мои книжки и Мишка. Образ доброй бабушки тоже сгорел тогда, я замкнулась в своём горе, не хотела ничего объяснять, не хотела разговаривать, не хотела ни есть, ни пить – я заболела, но никто ничего так и не понял. Так не стало Мишки.

Через несколько лет, после смерти дедушки, я разбирала открытки, которые он когда-то привез из Германии. И вдруг, среди видов городов, я увидела своего Мишку, правда, в образе медведицы. Она, в платье и фартуке, сидела на стульчике у окошка и вязала спицами носок. Счастливая улыбка осветила моё лицо, выбрав самую красивую рамку, я поместила туда Мишку и больше мы уже никогда не расставались.