Людмила Колосова - Нечаянные встречи

Многие ещё, конечно, помнят дворы 50-х, 60-х: мальчишки ходили войной двор на двор, к чужакам относились с большой подозрительностью, считая их лазутчиками и шпионами. Большинство детей гуляли во дворе сами по себе, некоторые мамочки и няньки сидели на скамейке и разговаривали между собой – попросту, чесали языками. У детей была своя жизнь и свои правила: например, в любую игру надо было попроситься – тебя могли принять или нет. Игр было много и общих и отдельных. Дочки-матери – это, конечно, для девочек. Иногда на роль папы брали тихого мальчика, но папа в игре почти ничего не делал, а мальчика потом дразнили девчонкой. И я часто играла в Дочки-Матери, ведь у меня была красивая фарфоровая кукла, и с ней меня охотно принимали в игру.

В тот день, счастливая и весёлая, я вышла во двор со своим Мишкой, подошла к девочкам и попросилась в игру, к моему великому изумлению, меня не приняли:

– С медведем не принимаем, принеси куклу, тогда ещё посмотрим! – Засмеялись они.

Я сильнее прижала Мишку к себе, готовая его защитить, если задумают отнять. И ещё: нехорошее чувство неприязни к своей фарфоровой кукле возникло у меня тогда.

Куклу мне подарили на День рождения, с оговоркой: быть с ней предельно аккуратной – не раздевать, не расплетать косы, не крутить руки и ноги, ни в коем случае не уронить – она ведь фарфоровая! У этой куклы закрывались глаза, когда её запрокидывали, она говорила «мама», и во рту у неё было два белоснежных зуба. Может быть, потому, что я не могла играть с ней без оглядки на строгое предупреждение взрослых – не испортить её, я свою куклу не любила. Теперь кукла оказалась виновницей того, что меня не приняли в игру. Решив схитрить, я снова подошла к девочкам:

– Я не могу принести куклу – она заболела, – сказала я. У меня была надежда, что возьмут играть с Мишкой.

– Вот и принеси её, мы твою куколку в больницу положим, и будем лечить.

– Я сама её дома лечу таблетками, ей нельзя в больницу! Она там скучать будет!

– Ну и лечи её сама, а с медведем не примем тебя, уходи! Не мешай! – Спорить было бесполезно, они были непреклонны.

Я вышла со двора на улицу, весеннее солнце заливало мостовую тёплым светом. На углу дома, как раз под нашими окнами, было глухое подвальное оконце и приступочка в фундаменте, я присела туда и растворилась во времени: мне было там тепло и спокойно. Потом, мы так часто сидели в обнимку с Мишкой, греясь на солнышке, с девочками во дворе я больше не играла и не просилась к ним в игру. А в тот день, несмотря на строгие запреты мамы не ходить на набережную, мы отправились к Малой Невке. Тогда она ещё не была одета в гранит, и не было такого бешеного количества машин, тяжело ползущих по Приморскому проспекту. Оглядевшись, мы перешли дорогу и спустились на песчаный берег к самой воде. От реки веяло холодом, основной лёд с Ладоги прошёл накануне, и теперь только отдельные запоздалые льдины плыли наперегонки с нетерпеливыми байдарками. Сидя на корточках у самой воды, мне было интересно наблюдать, как тренируются гребцы. В какое-то мгновение мне показалось, что байдарки остановились, меня качнуло в сторону, и мы упали на песок, а набежавшая некстати волна, окатила меня и Мишку. Мокрые и несчастные мы поплелись домой. Наверное, я тогда заболела тоже, это мне не запомнилось, но с Мишкой случилась настоящая беда – он простудился и серьёзно захворал. Он не ревел громко и задорно, а хрипел, кашлял, задыхался и снова хрипел.

– Воспаление лёгких, операцию ему надо делать – сказал мой старший брат Боб. Я не соглашалась, знала, что он хочет завладеть пищалкой, но дни шли, а Мишка не поправлялся.

– Скоро у него откроется туберкулёз и он умрёт! – Уверенно и со знанием дела говорил Боб.

– Ты пищалку хочешь забрать себе, Мишка поправится и так, он ещё не совсем просох, холодная вода попала ему в грудку, вот увидишь, он скоро перестанет кашлять! – Уверяла я.

– Нет, не перестанет! Операция ему нужна: вытащим пищалку, я знаю, как её исправить, вставим обратно и зашьём, даже шва никто не увидит, и Мишка будет здоров! – Боб говорил уверенно и твёрдо. Но я не соглашалась. Прошло несколько дней, состояние моего Мишки оставалось, по-прежнему, тяжёлым.

– А вдруг он не обманывает, а действительно хочет помочь? – Внутренне я уже склонялась к операции.

Боб сразу же почувствовал мою слабину и стал готовить операционную: на стул постелил белую наволочку, приготовил иголку с белой ниткой, ножницы и раскрошил таблетку для наркоза.