Мария Давыденко - План «Победители»

Гришин не поленился залезть на дерево, привязать верёвку. Он подумал, как нелепо это сейчас, наверное, смотрится. «Проще было выпить снотворное», – решил он. Когда он завязывал узел для бутылки, раздался крик:

– Царица небесная! Майор, что же вы делаете?!

Это была связистка Лидочка, которая этим утром шла окольными путями от Попадейкина. Так как Лидочка была весьма общительной особой, и у неё были средства связи, к восьми утра уже вся дивизия была уверена, что майор Гришин хотел повеситься.

Утром все замолкали, как только он приближался к какой-нибудь группе военных. Все таращили на него глаза и шептались за его спиной.

– Бедняга, такое несчастье! Его можно понять.

После полудня его вызвали к командиру дивизии. Генерал-лейтенант встретил его крайне дружелюбно. Налил ему выпить, усадил в кресло, предложил папиросу.

– Курсанты Фрунзе академии врага скосят получше эпидемии!

– Да, да, товарищ командир, помню такую кричалку. Так чем обязан?

– Ты вообще как? Держишься?

– Советского офицера могут сломит только злые языки. Товарищ командир, я не собирался вешаться. Лидочка не так всё поняла.

– То есть ты не стоял на берегу под деревом с верёвкой? На портрет вождя смотри, не ври мне!

Дородный генерал указал папиросой на портрет Сталина и ударил кулаком по столу.

Гришин понял, что дела его плохи.

– Вы знаете, есть такая игра «Движущийся объект». Подвязываешь бутылку на верёвку, раскачиваешь, пытаешься попасть.

– Помню такую забаву. И ты решил на рассвете в одиночестве поиграть?

– Мне не спалось.

– Советский офицер засыпает, как только склонит голову на подушку!

– Да, но иногда у советского офицера случаются несчастья, он беспокоится, хочет пострелять в бутылочку.

Генерал-лейтенант насупился. Налил еще по стопочке.

– Толковый ты мужик, Гришин, но с нервами у тебя сейчас явно не в порядке. Вот что я предлагаю. Ты поедешь в Новинки, подлечишься, затем вернешься в строй.

Майор аж подскочил на стуле.

– Новинки?! Это тот дурдом?! Вы хотите, чтобы я совсем с ума сошёл?! Чтобы мне лоботомию сделали, пытали электроразрядами?!

– Не кипятись, не кипятись! Твои представления о психиатрии слишком поверхностны. Наука шагает вперёд. И это не дурдом, как ты изволил выразиться. Республиканская психиатрическая больница. РПБ.

– Вы хотите сказать, что она стала похожа на санаторий?!

– Не совсем.

– Командир, родненький, война скоро, а меня в дурдом. Не поступайте так со мной! Лучше сразу под расстрел.

– Майор, я не консультироваться с тобой надумал. Решение о твоём отъезде принято. Это приказ. Будешь паинькой – через месяц вернёшься. А война – она никуда от тебя денется. Сейчас время, как раз, для таких, как мы, вояк.

– А дети?

– Поедут в Киев в бабке с дедом. Сопровождать их будет Попадейкин. Пусть глаза мне не мозолит! И Христа ради, проследи, чтобы он уничтожил самогонный аппарат! А то и его отправлю в Новинки – лечиться от страсти к горилке.

– То есть выбора у меня нет?

– Так точно.

– Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант! Разрешите идти?

– Разрешаю. Едешь завтра.

Это было двадцать второе мая сорок первого.

Верочка была очень даже симпатичной девушкой, но это трудно было заметить – за очками с «черепашьей» оправой, белым халатом, больничным чепчиком. И у неё всегда было такое выражение лица, будто тяжесть всего мира легла ей на плечи, или гримаса «я всех ненавижу». Работа была у неё тяжелая. Вера не искала лёгких путей. Она была хирургом в городской больнице имени Сергея Петровича Боткина.

Она каждые десять минут хваталась за голову: «И как меня угораздило?!» Но призвание есть призвание. Постоянный стресс, кровь, крики, насмешки, стремление доказать, что она не хуже мужчин. И так с утра до ночи. Но Вера, насупив черные брови, продолжала заниматься любимым делом. Высокая, статная, крепкая, стройная, но вечно замученная. Красивая, но уставшая. Остроумная, но агрессивная. В общем, сплошной клубок противоречий.

В этот вечер она была на дежурстве. Две медсестры устроили в ординаторской чаепитие. Верочка тоже не отказалась от сушек с маком. Разговоры пошли на обычные темы.

– Вот странно, – негодовала медсестра Катюша, – этот артист Малого драматического такой здоровенный лоб, а сами видели, какого размера его мужское достоинство. Я думала, что после операции он к нам подойдёт и скажет: «Только никому не говорите».