Валерий Поволяев - До последнего мига

Женщине вернулась женственность: в моду вошли простенький, туго облегающий тело свитерок и простая прямая юбка. В дополнение к свитеру и юбке — изящная обувь на высоком тонком каблуке, — а женщина на высоком тонком каблуке всегда выглядит неустойчивой, ей обязательно надо на кого-нибудь опереться, чтобы не упасть…

Непритязательная мода, до удивления простая, а как потянулись к этой одежде женщины, сбросившие со своих плеч полувоенные и военные пиджаки с накладными богатырскими плечами.

Каретников вдруг услышал собственный хрип: тряпки тряпками, мода модою, а Ирины нет. Её нет, а жизнь продолжается. Продолжается… Как же так? Имеет ли она право продолжаться?

«Имеет, Каретников, имеет. Несмотря ни на какие потери. Любая брешь, какой бы великой она ни была, обязательно зарастает».

Поднявшись со скамейки, Каретников побрёл в райком комсомола. Он не знал, где, в каком доме Васильевского острова располагается сейчас райком, но знал точно, что найдёт его и там ему обязательно скажут, где похоронена Ирина Коробейникова.

И он положит на эту могилу цветы.

И там, на могиле, если его окончательно припрёт к стенке, он не будет сдерживать себя — обязательно выплачется…

Рекс — самое распространённое собачье имя в краю, где жил отставной старшина-пограничник Батманов. В какую деревню ни загляни, обязательно половина местных собак будет отзываться на эту кличку — и лайки, и дворняги, и полуовчарки-полуволки, и вообще странные существа о двух глазах, четырёх ногах и обрывке хвоста. Ушей с усами у таких собак может и не быть — лютые здешние морозы объедают не только уши с усами, объедают даже толстые хвосты — остаются лишь короткие козьи стебельки.

У Батманова всегда были хорошие собаки. В большинстве своём — полукровки: умные, добычливые, проворные, не боящиеся ни воды, ни пурги, ни выстрелов над ухом, ни волков с медведями…

Конечно, главное — воспитание собаки. От того, как она будет воспитана, и зависит, будет хозяин сыт, либо придётся ему перебиваться с воды на квас, а затем с кваса на воду, тем и ограничиваться… Хорошая собака — это хорошая собака. Батманов даже считал, что хорошая собака — это больше, чем хорошая жена в доме.

Последнего своего пса Батманов тоже назвал Рексом.

Появился у него Рекс случайно. Сосед, который маялся болями в пояснице и суставах — скручивало его не в три погибели, а в шесть-семь погибелей, он даже на человека переставал походить, — страдал он и другими хворями, требующими лечения, поэтому выколотил себе как ветеран соответствующую путёвку и отправился лечиться на сероводородные грязи.

Собаку же свою, здоровенную суку Альму — полуовчарку-полуневесть что с отмороженными ушами, оставил у своего приятеля, Жоры Хренкова, человека шумного, беззлобного, знатного выпивохи и такого же знатного охотника.

Хренкову было всё равно, что пить и на кого охотиться. Пить он мог всё, что горело и имело градусы, начиная с керосина и соляной кислоты (говорят, однажды оно так и получилось, он перепутал паяльную соляную кислоту с ядрёным огуречным рассолом и чуть было не отхлебнул из бутылки, но вовремя обжёгся соляным духом и отдёрнул голову), кончая самогонкой, которая полыхает, как порох — в режиме взрыва… Охотиться Жора Хренков тоже мог на кого угодно — ему было всё равно, в кого стрелять, в воробья или в медведя — от его разящих выстрелов не спасался никто.

В один из дней Хренков решил устроить себе праздник, достал большую бутыль с самогонкой-порохом и загулял.

Альма, видя такое дело, тоже решила загулять — у неё случилась течка, самое милое для суки состояние, плюс ко всему она осталась без всякого присмотра-окорота. Хор-рошо! Альма перепрыгнула через невысокий забор хренковской усадьбы и очутилась на вольной деревенской улице…

А кобелей тут, кобелей…

В результате у неё появилось семеро симпатичных кутят. Кутятами в здешних местах зовут щенков. Сосед, когда вернулся со своих грязей — они ему так и не помогли, более того, скрючили ещё хуже, — кричал на Хренкова: «Что же ты сделал, стервец, ты мне сгубил суку… Породу охотничью сгубил!» Но кричи, не кричи — проку от этих криков всё равно никакого: дело-то сделано… Хренков, выпучив глаза и по-тараканьи шевеля своими светлыми прямыми усами, оправдывался, словно бы сам залудил Альме семерых щенят, но потом оправдываться ему стало невмоготу, чаша переполнилась и он что было силы рявкнул на своего приятеля: