Александр Басов: Травинка на холодном ветру. Из цикла «Потускневшая жемчужина»

– Мать небесная! – Воскликнул стражник. – Могла бы и предупредить, ведьма старая! Ты же знаешь, как я боюсь всяких заразных болячек!

– Ничего с тобой не случится, – ответила Аделинда.

Её интонации подразумевали приятельские отношения с этим мужчиной, но тон был слишком покровительственным, чтобы предполагать нечто большее. Вспомнив данные ей инструкции, Милена покачнулась, потом принялась дёргать плечами.

– Линда, пожалуйста… – взмолился караульный, – Уведи её куда-нибудь подальше отсюда…

– Чем быстрее ты откроешь калитку, тем быстрее мы уйдём. – Насмешливо произнесла Аделинда.

– Хорошо-хорошо.

Зазвенели ключи, раздался скрежет отпираемого замка.

– Линда, пообещай мне, что она ни до чего не будет дотрагиваться, – жалобным голосом попросил стражник. – Мы, хоть и редко там ходим, но всё же…

– А ты пообещай мне, что перестанешь дотрагиваться до девок, которых вахмистр ваш любит приглашать по вечерам в караульное помещение. Твоя жена совсем недавно этим интересовалась.

– Да я ничего… – шумно засопел мужчина, – ничего такого и не было вовсе…

– Там ты скорее какую-нибудь хворь подхватишь, можешь мне поверить. Вот, держи, подарок от меня.

– Что это?

– Средство от заразных болячек. На тлеющие угли положишь, и дымом будешь окуривать коридор после нашего ухода.

– Спасибо! – Обрадовался стражник.

– Ступай прямо. – Шепнула девушке Аделинда. – Отсчитай восемь шагов. Никуда не сворачивай.

Милена сделала положенное число шагов в тёмный зев коридора и услышала, как за её спиной мужчина тихо спросил:

– Скажи мне, Линда, а если девок этим дымом окуривать, то поможет против заразы?

Ответ ведуньи заглушился натужным кашлем стражника.

– Да, понял я, понял, – сказал он, громко прочищая горло, и закрыл калитку.

– Вот, змей блудливый, – ругнулась в темноте Аделинда, – мог бы и оконце отворить, чтобы нам впотьмах бродить не пришлось.

– Что ты ему дала, тётушка? – Полюбопытствовала Милена.

– Комок сосновой смолы, смешанный с травками сушёными. От заразы, конечно, не поможет, но дым получается густой и ароматный. Так, держись за мою руку, сейчас ступеньки лестницы начнутся.

– Я знаю. Она на второй ярус надвратной башни выводит. Оттуда нужно пройти по верху стены до ближайшей малой башни и спуститься по лестнице в город.

– Пойдём. Не будем терять времени.

Шагая вслед за Аделиндой по узким улочкам этой части города, Милена слышала шум голосов, доносящийся с городской площади, и с тоской вспоминала то время, когда ей не приходилось ни от кого скрываться. Она с малолетства присутствовала на всех торжествах, проходивших в Кифернвальде. С балкона баронского дворца было хорошо наблюдать за построением солдат, одетых в парадные мундиры. Большая часть этих воспоминаний была связана с мамой, которая всегда была рядом, а отец находился на площади, где устраивал торжественный смотр войскам.

В памяти своей дочери он запечатлелся как маленькая фигурка верхом на лошади. По праздникам мама надевала свои лучшие платья, бывшие пределом мечтаний юной Милены. Кружева, рюши и воланы были так восхитительны, что, девочка страстно хотела вырасти и примерить хотя бы одно из маминых платьев. Дочку барона обшивал специально вызванный из Остгренца портной, но ей всё равно казалось, что мамины платья самые лучшие в мире. В тот день, когда хоронили баронессу Эрну, ехидный голосок в глубине сознания Милены произнёс:

«Теперь все эти платья мои».

Ужаснувшись тому, что столь чудовищная мысль возникла в её голове, она громко закричала:

– Нет! Нет! Не хочу!

Распорядитель похорон тогда здорово переполошился, к девушке бросились врачи, наперебой предлагая нюхательную соль. От слов сострадания, с которыми обращались к ней люди, Милене стало ещё хуже. Из всех, присутствовавших на похоронах, лишь, она одна понимала, что недостойна ни утешения, ни жалости. Дурацкая мысль о платьях, в момент прощания с мамой, доставила ей подлинные страдания и заставила воспылать ненавистью к самой себе. С тех пор любые воспоминания о маме были тесно связаны с чувством вины.

«Как странно, – подумала девушка, – я только сейчас это поняла. Целых три длинных сезона мне было мучительной стыдно от одной лишь мысли о смерти мамы. Выходит, я сама заставляла себя страдать по совершенно надуманному поводу?».

«Ещё как заставляла, – моментально откликнулось Сомнение, – а к платьям после похорон так и не притронулась. Наверное, совестно стало».