Дмитрий Коробков: Хирургия. Рассказы и повести

А жизнерадостный Вовка, пациент из другой палаты, пострадал от несчастной любви. Он заходил к нам особенно часто. Приносил мне еду из столовой. Просто заходил поболтать с Антоном и со мной. Всё говорил, спрашивал, общительный такой оказался парень. Разрушившаяся любовь привела его в больницу. Не в прямом смысле, конечно, косвенно. Хотя переживания откладывают самый негативный отпечаток на пищеварительной системе. Жил он в гражданском браке с девушкой. Всё было хорошо, пока они не расстались. Его переживания сыграли свою отрицательную роль в подрыве здоровья. Психологический и эмоциональный фон разрыва отношений с любимым человеком не благоприятствует душевной и физической гармонии. Однако это оказалось вторичным. Основной причиной его появления в больнице стала удивительная неспособность взрослого паренька накормить самого себя. Оторвавшись от родителей, он совершенно не представлял себе, что делать с продуктами, чтобы получилась еда. Его девушка, как-то справлялась с приготовлением пищи. Но брошенный дамой сердца, он оказался беспомощен перед полуфабрикатами, которые видимо вволю поглумились над его желудком. Когда он расспрашивал, как варить пельмени, было смешно и грустно. Я рассказывал ему о разных способах их приготовления. Он внимательно слушал, искренне удивляясь, жаренным и запечённым вариантам. Перебивал мой рассказ уточняющими вопросами, превращая его в инструкцию. А вариант с «пельменной колбасой» сразил слушателя наповал. Такой способ приготовления применим к размороженным и слипшимся пельменям. Их не нужно пытаться разлепить, а наоборот, скатать в плотный цилиндр – колбасу и убрать в морозильную камеру. Затем, нарезав колёсиками обжаривать с двух сторон, это вкратце, но идея понятна.

Появился в соседней палате человек – паук, так его прозвали. Я старался не расспрашивать, не хотелось походить на собирателя сплетен. Мои устремления были направлены на скорейшее выздоровление. «Встану – сам всё увижу». При упоминании о пауке, мне представлялся некий супермен из детских фильмов, комиксов, мультфильмов. Я был подробно осведомлён об этом герое, поскольку имею двоих детей. Все упоминания о нашем пауке сопровождались шутками и смехом. Моя фантазия рисовала множество картинок, и я довольный, тоже улыбался. Но когда я стал ходячим и увидел причину его прозвища, улыбка слетела с моего лица. Жесток, и часто неоправданно жесток, бывает человек. Очень много говорят о детской жестокости. Какие же мы дети! Оборачиваясь вокруг себя, можно увидеть, сколько людей не взрослеют с годами? А сколько никогда? Уходит только детская чистота. К счастью многие не взрослеют совсем иначе. Закатистый смех и юношеский задор, распахнутая открытость новому и глубокая преданность старому, бодрый, неунывающий дух, словно включённый внутри миксер. Наш паук, над которым подсмеивались многие пациенты, оказался инвалидом. Что-то было неисправно в его кресле – каталке и ему приходилось перебираться в туалет на перекуры самостоятельно. Его переползающие движения имели сходство с пауком. Так оказалось, что человеком он был скверным. Видимо поэтому ему не хотели помогать. Особым состраданием к нему я не проникся, но улыбаться перестал.

Так вот о моей ходячисти. Лежать, говорить, читать и спать, конечно, неплохо, пару дней. Но та дверь в коридор, за которой бурлят события, волны которых захлёстывали в гавань нашей палаты отдельными моментами, манила меня. Новые люди, врачи, медсёстры, душ и наконец, столовая. А как же иначе? Как без неё? Ведь столовая, – это больничный ресторан. Дамское общество, светские беседы на отвлечённые темы, коридорный послеобеденный променад. Я активно стал готовить себя по рекомендациям лечащего врача. Сесть на кровати и просто сидеть, сколько смогу. Звучит, как плёвое дело, а на поверку оказалось не более трёх – пяти минут. После чего плюхался на подушку. Стал засекать время, пытаясь его увеличивать с каждым разом. Бриться ведь тоже приходилось лёжа, хотя умывальник с зеркалом совсем рядом, шагов пять – восемь, это у кого какой шаг. Правда, в больнице шаг у всех примерно одинаковый.

Шло время, но из сидячего положения я вновь и вновь падал на подушку, словно после марафона. Но быстро приходил в себя. Наверное, через неделю я уже достаточно долго мог сидеть на кровати без признаков дискомфорта. Потом был стул у раковины, где я тоже сидя умывался, брился. Мне ставили его заранее товарищи по палате. Первые прогулки вдоль кроватных спинок. После того обморока приходилось соблюдать все меры предосторожности. Первый выход в коридор, после которого перепуганная медсестра хотела бежать за врачом из-за моей чудовищной одышки.