GVELA - Выверты судьбы

Трахаться с отцом привычно, и то, что в этом процессе он не заботится обо мне, радует. Так ненавидеть его проще.

– Ты шлюха, как и твоя мать! – начинает он привычную песню. Молчу. Слушаю. В такие моменты узнаю больше информации о своем прошлом, чем если бы я его спросил на прямую. – При разводе ободрала меня как липку, сучка! Как же мне хочется размазать ее об стену!

Толчки становятся грубее, пальцы болезненно впиваются в бедра. Терплю, сжав зубы. Доставлять удовольствие он не умеет и не хочет.

– Слышишь, шлюшка? Твоего брата забрала с собой, но не тебя. Ты мой. Мой! Ну, как же, сука! Он же старший, наследник, бля! А мне достался ты, – злые слова, хлопок по заднице. Привычно понимаю, что скоро кончит. – Аппетитный зад у тебя, сучка…

– Хотел бы я брата твоего отодрать. Давно его не видел. Он на год постарше и посмазливей. Двоих вас отодрать. Сука!

Напрягаюсь, через силу заставляю себя успокоиться. Если этот урод позарится на моего брата, как оказалось, старше всего на год, то я его убью точно! Брат только мой, и никому другому он не достанется! Мстить ему – моя личная привилегия. Моя, и только моя.

Амнезия скотская! Бесит, я практически ничего не помню о своем прошлом. Предполагаю, что после одной из «воспитательной беседы» отца, у меня память и отшибло. Вспомнить, почему, ни как. Спросить так ли это не у кого, а этот ублюдок точно не признается, почему я ни черта не помню из своего детства. Обрывки и сны, которые питаешься собрать как пазлы. Но цельной картины так и не вырисовывается, как не корячься.

За спиной рычание, жесткие толчки, и он повисает на мне толстой бесформенной массой.

Скидываю его в сторону, поднимаюсь. Он уже храпит. Ублюдок! Говорят, у подонков сон крепкий, могу подтвердить, что это правда. Отец теперь не проснется до утра, хоть из пушки стреляй. Раньше каждый раз, руки сами, в такие моменты, тянулись к этой толстой шее, с желанием придушить. И каждый же раз, останавливались на полпути.

Подхватываю одежду и иду в душ, надо отмыться от его запаха и передернуть. Физиологи берет свое. А затем в бар, на поиски очередного мальчика на одну ночь.

Пока стою под струями теплой воды, вспомнился первый мой раз с отцом. Впрочем, это мое единственное воспоминание, от которого и идет отчет моей жизни. И даже в эти два года иногда случались пробелы в памяти. Думаю, просто в эти дни отец был особо зол, и это последствия.

В тот день он приперся в полный ноль. Как вообще доперся до двери, удивительно. Возможно, и на карачках. Я осторожно уложил его, доволоча от двери к дивану в зале. Хотел было отстраниться, хрен. Прижал, как в тески зажал. Я потрепыхался, пытаясь выбраться, бесполезно. Пролежав так несколько минут, отец мутным взглядом посмотрел на меня, и сказав «шлюха», впился в мои губы жестким поцелуем. Я просто одеревенел, не понимая, что происходит.

Пусть пьяный, но силы хватило перевернуться и подмять меня под себя. Все мои трепыхания, пресеклись на корню в жёстком захвате рук. Я, как затравленный зверек, лежал и смотрел на перекошенное багровое лицо своего собственного отца. Странно, почему-то именно это я помню отлично, а что было перед этим – нет.

– Шлюха, – снова повторил он и поцеловал, второй рукой стаскивая с меня штаны. Меня как битой по башке долбанули. Двинуться не могу, смотрю что происходит, словно со стороны, и понять не могу, как так можно, с собственным сыном?!

– Папа, – пролепетал я, – зачем?

– Заткнись, тварь! – от удар по лицу, перед глазами поплыло. Болезненно, но не смертельно. В шоке смотрел, как отец, лежа на мне, стаскивает мои трусы, а затем свои.

А дальше переворот меня на живот, мои всхлипы, мольбы, чтобы он опомнился. Я же его сын, но он только зло что-то выкрикивал и попытался со всего размаха войти в меня. Боль была дикая! Я заорал как резаный! И снова получив по голове отключился, как мне кажется. Потому что пришел в себя, чувствуя толчки в заднице, жуткое жжение и боль. От ужаса я просто ревел в голос, уже перестав трепыхаться. Это сейчас понимаю, что мне в чем-то повезло. После выпивки член отца был полувялым, что и спасло от разрывов. Елозил он на мне долго, все никак не мог кончить. Когда он наконец-то угомонился и заснул прямо так, на мне, я тихо, как сомнамбула выполз из-под него и побрел в ванную. Просидел под душем, остервенело отмывая себя, и разревелся, тихо поскуливая, как побитая собака, увидев как по ногам стекает сукровица вперемешку со спермой. Помню, сильнее хотелось сдохнуть самому, чем его убить. Но жить, мне хотелось больше… А утром… Отец, как ни в чем не бывало, постучал в дверь ванной и поинтересовался, жив ли я или умер, и, не получив ответа, хмыкнув, ушел в зал.