Ольга Трушкина - Весь мир – театр

– Так-с! Что тут у нас? – сказал он сам себе, открывая дверцу холодильника.

На полочках оказалось немного продуктов: половина батона вареной колбасы, жареная курица, заботливо увернутая в фольгу, порядочный кусок сыра, банка майонеза и остатки вчерашнего мясного супа в кастрюльке.

– Живем, Генрих Валентинович! Голодная смерть нам не грозит никоим образом, – обрадовался мужчина и принялся готовить бутерброды, чтобы взять с собой на работу.

Прежде всего, вытащил из буфета большой белый батон и разрезал его вдоль. Густо намазал обе половинки майонезом и уложил на одну толстые кружочки колбасы, а на вторую – ломтики сыра. Сложил все вместе и упаковал полученное сооружение в пластиковый пакет. Затем перелил суп из кастрюли в поллитровую баночку и плотно закрыл крышкой. Все это интеллигент положил в старый школьный рюкзак, с которым обычно ходил на работу. Он ему достался, когда Антоше купили новую сумку. Кружкин забрал себе старый портфель, неаккуратно кое-где зашил неподходящими по цвету нитками и стал ходить с ним на работу. Это было очень удобно, туда много чего помещалось.

Приготовленных на завтра продуктов ему показалось мало, мужчина снова полез в холодильник, схватил еще и курицу. От нее исходил божественный аромат чеснока и специй. Генрих не удержался, оторвал правую ножку и мигом ее обглодал. Лучше бы он этого не делал! Это только разожгло в нем волчий аппетит. Отломил вторую ножку и тут же сожрал, чуть не подавившись косточкой от жадности. Затем оторвал кусочек грудки и запихнул в свой огромный, прожорливый рот. Тут послышались шаги Матрены Ивановны. Старушке зачем-то понадобилось на кухню.

– Чертова перечница! Не сидится на месте старой калоше! – выругался Кружкин, завернул курицу обратно в фольгу и быстро уложил в рюкзачок, вместе с остальными припасами.

– Геночка, ты себе завтрак собираешь? – спросила старушка, ласково глядя на Генриха ясными голубыми глазами, – там, в холодильнике курочка жареная лежит, отрежь себе кусочек!

– Спасибо, Матрена Ивановна, обязательно отрежу, – фальшиво улыбаясь, ответил Генрих.

– И хлебушка возьми, не забудь! Там в буфете еще полкило печенья есть, положи себе в сумку. Сахарку отсыпь в баночку и заварки возьми, не в сухомятку же кушать! Так и желудок недолго испортить…

Генрих Валентинович так и сделал: насыпал в литровую банку сахарного песку, взял пачку «Лисмы», печенье и еще прихватил баночку яблочного джема, так на всякий случай.

Наблюдая за этими сборами можно было подумать, что Кружкин собирается не на работу в театр, который находится в пятнадцати минутах ходьбы, а как минимум, в недельное путешествие.

– Все, милая! Завтра вступаю в должность, – радостно сказал Генрих Валентинович встречая Машу в прихожей, когда она вернулась с работы. Он говорил так гордо и высокопарно, словно его назначили, по меньшей мере, министром.

– Правда? Я так рада! А где и кем ты будешь работать? – поинтересовалась супруга.

– Бутафором в театре, мне сегодня звонила лично сама директриса и слезно умоляла их выручить, я не мог ей отказать. Если я завтра не выйду на работу, у них все спектакли сорвутся, а это такие убытки, даже подумать страшно! – с важностью заявил Кружкин.

– Вот и хорошо, я просто счастлива, что ты снова будешь при деле, в коллективе, где тебя ценят и уважают.

– М-дя! Меня в театре всегда очень уважали, даже некоторые важные роли доверяли. Эх, жаль только, отдохнуть, как следует, не успел! Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Да ничего не поделаешь, трудовые будни – праздники для нас, – сказал Генрих.

У него оставалось еще одно важное дело – выманить у супруги немного денег на карманные расходы. Просто попросить, как все нормальные люди Генрих не мог, не позволяла мужская гордость.

Надо было тонко намекнуть жене, чтобы она сама предложила ему некоторую сумму, и тогда, разумеется, он не стал бы отказываться.

Маша не спеша поужинала и начала смотреть какой-то увлекательный фильм по телеку.

Генрих, расположившись на полу между женой и телевизором, так чтобы не перекрывать ей экран, но при этом находиться в ее поле зрения, принялся, громко звеня мелочью, яростно пересчитывать скудное содержимое своего роскошного бумажника. Маша не обращала на него никакого внимания. Тогда Генрих Валентинович негромко пропел:

– Мани, мани, мани, шиш в кармане, денег нет совсем!

Но жена не обратила на его ужимки никакого внимания. Она была слишком увлечена действием фильма. Тогда Генрих сложил мелочь обратно в бумажник и злобно швырнул его на пол. Со стороны Маши никакой реакции не последовало. Кружкин, теряя терпение, снова высыпал монетки на пол и начал их считать, громко напевая: «Мои финансы поют романсы!» Но и тогда супруга не среагировала должным образом, скорее наоборот. Взяла пульт и добавила громкости. Гражданин Кружкин пропел еще громче жалобным голосом: «А-а, а-а, мальчишки отняли копеечку!»