Инна Цурикова - Любовь отменяется. Сентиментальная история. Прошлый век. Городок в Донбассе…

Саша-Джон сказал:

– Вот именно. Гражданка, прекратите обниматься на лестнице. Пошли, чего тебе надо помочь.

– Чем же ты поможешь? – удивилась Наташа. Потом вспомнила: – Бабушка сказала, что надо поменять занавески.

Они зашли в комнату, и Наташа настороженно посмотрела – что Саша подумает? Но он ничего не подумал. Никаких «ещё». Он сказал:

– Занавески потом. Сперва давай проветрим комнату.

– Холодно будет, а мама больная.

– Маме тоже дышать надо.

Наташа открыла окно и увидела, что зима кончается, и в тумане блестят лужи, и грязные остатки снега лежат в мокром сквере, среди голых чёрных акаций, и ветер доносит запах земли и облаков.

– Как ты меня нашёл? – Соскучился.

– Смотри, нужно стать на стул и отцепить занавеску, ты дотянешься. Саша-Джон запрыгнул на стул и стал большими руками осторожно снимать лёгкую занавеску. Мама снова стала стонать, потом затихла, и Наташа увидела, что мама очнулась.

– Джончик, уходи, пожалуйста. Мамочка, это Саша-Джон. Мама улыбнулась из своей дали, попыталась приподняться, но не смогла. Саша сочувственно вздохнул и сказал: – Ну ладно, я пошёл. Не унывайте. Выздоравливайте.

В ночь, когда мама умерла, бабушка разбудила Наташу. Наташа вначале подумала, что случилось чудо и мама выздоровела – так легко она дышала и улыбалась. Но бабушка плакала, а мама смотрела мимо Наташи, и дыхание её становилось реже, и в конце концов прекратилось. Наташа плакала, а Серёжка, тоже проснувшийся, сидел на корточках возле стены и испуганно смотрел. Папа пришёл утром, хмуро постоял возле маминой кровати; потом пришли соседки, и сотрудницы, и профорг с папиной шахты, и в доме стало многолюдно и суетливо.

Вечером люди отхлынули. Мама лежала в гробу со светлым спокойным лицом. Наташа сидела на диване и думала о разных вещах. Серёжка притащил свои машинки и возился с ними на полу. Пришла бабушка, поворчала, отправила спать Серёжу, а потом и Наташу. А сама осталась сидеть. Было тихо.

А потом маму похоронили. На кладбище Наташа поцеловала маму в холодный лоб и разрыдалась. Папа тоже поцеловал маму и нахмурился. А дома помогала готовить поминальный обед какая-то женщина с тонкими губами.

Бабушкина подруга сказала, что маму похоронили неправильно. Потому что не позвали священника. Бабушка вздохнула.

– Я всю жизнь неверующая. У нас всех так хоронили. И меня так похоронят.

Подруга сказала:

– Ты-то ладно, а о дочери подумала? Хоть запечатайте могилу-то. Немного земли взять надо, в церкви освятить и на могиле рассыпать. Наталья, на тебя вся надежда.

Наташа носила траур – чёрную косынку. Потому что ещё не прошло сорок дней. Она пошла на кладбище, собрала немного земли с маминой могилы, завязала в узелок и отправилась в церковь. На воротах церкви было объявление: «Прихожанкам в брюках, с накрашенными губами и простоволосым в храм не приходить». А Наташа была в джинсах. Она постояла в задумчивости и побрела домой. Подходящей юбки, тёмной и длинной, у неё не было. Нужно было что-то придумать.

Наташа так задумалась, что на кого-то налетела. Конечно, это был Саша-Джон. Он стоял на тротуаре возле Наташиного дома и улыбался. Рядом лежал его велосипед. – Джончик, хорошо, что ты тут. Постереги узелок, пока я домой зайду. Эту землю нельзя в дом заносить.

Саша-Джон удивился.

– Ты что, колдунья?

– Джончик, я в церковь иду, а туда в брюках нельзя.

Саша-Джон хотел ещё понасмехаться, но Наташа сунула ему узелок и побежала на свой пятый этаж. Дома никого не было: Серёжка бегал на улице, папа как всегда где-то, бабушка переехала снова в свой дом. Наташа открыла шкаф, и среди кусков материи, которых накупила мама, выбрала тёмную ткань. Она быстро заложила складки на ткани и сколола булавками, обернула вокруг талии почти дважды, закрепила ещё несколькими булавками – получилась юбка. Не очень-то красивая, но ладно. Наташа побежала на улицу, где Саша-Джон терпеливо стоял с её узелком.

– Как, тебе нравится? – спросила Наташа.

Саша-Джон окинул её взглядом, посмотрел из-под руки и изрёк:

– Давай я тебя на дачу поведу. Нужно грачей погонять, чтоб рассаду не портили.

– Дурак.

Они пошли к церкви, и Наташа рассказала, что она будет делать.

– А теперь иди. Дальше я сама.

– Почему это?

– Ты будешь меня смешить.

– А ты не боишься одна на кладбище?

– Нет, – сказала Наташа и удивилась.

Немного подумала и объяснила:

– Там мама.