Евгений Рысс - Шестеро вышли в путь. Роман

Мы разговаривали о войне, и нам казалось, что она была совсем недавно, а для Андрея и Васьки все это было неведомое прошлое, до начала их сознательной жизни.

Солнце спустилось за лес и начало подниматься снова, а мы всё вспоминали.

- Знаешь, Сашка, - сказал я, - смешно, честное слово, мы с тобой вспоминаем собственную молодость, а для твоих мальцов это история. Они ведь это небось на уроках проходят. Им все равно, что про двадцатые годы слушать, что про Петра Великого.

- Подумаешь, удивил! - сказал Сашка. - А помнишь, как мы слушали, когда Грушин рассказывал про семнадцатый год и про «гражданку»? Нам тоже казалось, что это период доисторический.

- Да…

Я помолчал. Вдруг вспомнилось мне, как в этой же комнате, за таким же торжественно накрытым столом сидели мы и ждали невесту, чтобы отпраздновать свадьбу. Точно наплыв в кино, встала перед моими глазами та минута.

- И еще одно вспомни, Саша, - сказал я, - как мы волновались и мучились тем, что все важное уже совершено, совершены все подвиги, преодолены все трудности, побеждены все враги… Нам, мол, ничего не осталось, нам некуда тратить силы, которые в нас кипят. Так мы и проживем никчемную жизнь. И еще нам казалось, что Катайков - это страшная сила, которую нельзя победить, и что история идет слишком медленно.

- Помню! - Саша Девятин растроганно засмеялся. - Хорошие мы были ребята, а дураки!

Он посмотрел на своих сыновей. Они смущенно ухмыльнулись и отвели глаза. Видно, были у них какие-то разговоры с отцом, относящиеся к тому, о чем я говорил.

- Расскажи им, - сказал Саша, - как приехал на каникулы Васька.

- Хорошо, расскажу. Давайте бокалы. Нальем вино - рассказ мой кончится тостом. Я вспоминаю зимний вечер. Был конец двадцать седьмого года. Мы собрались встречать двадцать восьмой. Нас, холостяков, было пять человек. Мисаилов учился в Петрозаводске. Александра Матвеевна, ваша бабка, накрывала стол. Начали сходиться гости. Пришли мой дядька с женой, Юрий Александрович Каменский, Андрей Аполлинариевич Моденов. Было часов одиннадцать. Мы сидели и разговаривали. Не помню о чем. Это и неважно. Уверен, что и в этот вечер пронизывала наши разговоры мысль: когда для нас, уже выросших и набравших сил, наступит время больших дел? Сейчас смешно вспоминать, что Катайков… ну, тогда уже не Катайков, а Малокрошечный, вы слышали о них… казался серьезной опасностью и большой силой. А это было так. В то время еще стоял вопрос, кто кого. Малокрошечный представлял собой старый и сильный мир, а мы были только мальчишки и не знали, на что у нас хватит сил… И вот распахнулась без стука дверь, и вошел весь покрытый инеем, продрогший, красный… Васька Мисаилов. Он не удержался, рванул триста верст с обозом от Медвежьей горы, чтобы встретить с нами новый тысяча девятьсот двадцать восьмой год. Сами понимаете, что тут было! Ну, порадовались, расцеловались, стащили с Васьки валенки и тулуп, поднесли ему с мороза стопочку, чтоб согрелся, и усадили на медвежью шкуру. И начался разговор.

Мы, конечно, читали газеты, хотя и нерегулярно. Теперь вам зимой привозят их самолеты, а тогда их везли обозы триста верст по скрипучему снегу. Все-таки ничего нового Васька нам не рассказал. Мы знали почти все те факты, которые были известны ему. Но того настроения, которым жила страна, мы в Пудоже не чувствовали. И вот из слов Васьки мы впервые увидели все в совершенно ином свете. Одно дело знать, что съезд партии решил развивать наступление на кулачество, и совсем другое дело - понять, что начинается новая революция, смертельный бой, в котором один из противников будет стерт с лица земли и решится путь развития человечества.

Мы не заметили, как часы начали бить двенадцать. Мы бросились к столу, в секунду наполнили бокалы и успели их поднять с последним ударом. И Васька сказал: «Вы понимаете, ребята, начинаются генеральные бои нашего поколения».

У нас с вашим отцом еще хватит силенок, чтобы сделать кое-что в жизни, но все-таки главную свою задачу наше с ним поколение выполнило. И только поэтому вам смешно слушать, что капиталист Катайков представлялся нам большой и серьезной опасностью. Так же как сейчас, когда Гитлер разбит, вы не представляете себе, какой грозной опасностью для мира был этот маньяк. Следующее за нашим поколение билось с ним, но и мы с вашим отцом принимали участие в этой битве.

Вам сейчас столько же лет, сколько было мне и Сашке Девятину, ныне пожилому, почтенному человеку, в двадцать шестом году. Я поднимаю бокал за вас, Андрей и Василий! За то, чтобы вы были готовы. Чтоб вы накопили силу, знания, страсть. Все это вам понадобится. За генеральные бои вашего поколения!