Делать нечего, двое пристроились сзади сумасшедшего с рулём и бегут по улице гуськом. Все устали и хотят уже пить и есть. Вдруг видят пост милиции. Они обрадовались, что избавление близко.
Из поста милиции выбегает милиционер с дубиной и останавливает психа с рулём.
«Почему скорость нарушаешь? Где права?» – спрашивает он у водителя «КАМАЗа».
Псих вынимает права, путевой лист, и подаёт их милиционеру. Тот посмотрел и говорит: «А в кузове почему люди? Кузов не приспособлен!»
– А это, – отвечает сумасшедший, – пассажиры. Я ребят до города подбрасываю.
– Не надо! – говорит мент, – Я их сам на мотоцикле подброшу! Один – за спиной, другой – в люльке!
Смотрят, а в руках у мента руль и пистолет.
Побежали они теперь за ментом, один сзади, другой сбоку, вприсядку. Согнутый пот со лба вытирает и говорит: «Лучше бы на „КАМАЗе“ доехали!»
– Нерон, – сказал Гитболан, – ешь творожок! Прошу тебя! Кстати, ты заметил, сколь тщательно следовало бы заняться этим старичком…
– Да знаю я этих липовых генералов! Здесь уже нет столько свадеб, сколько генералов к ним! Вы их гнали в своё время, как облупленных! Да и генерал ли это? Я вовсе не уверен! Если ты надел генеральскую форму, то из этого вовсе не следует, что ты генерал!
Гостиница «Альпийский клуб» найти было легко, труднее – поселиться в ней. Уже летели по благословенной Сан Репе запоздалые предупреждения о появлении компании разбойников, неразборчивых в средствах и крайне жестоких. Уже был объявлен розыск преступников по всем весям. Уже стало известно, что ни от кого не прячась, среди белого дня бандиты погрузились на скорый поезд «Сблызнов-Патарстон». Все знали, что, как ни странно, они благополучно прибыли в конечный пункт. Тут потерялись их следы. Неусыпная стража знала по прошлому опыту, что не будет главарь банды и его подручные прятаться по подвалам, а поселиться, как обычно на самом виду. Стали проверять дорогие гостиницы в городе и быстро нашли, что искали. Оказалось, что появились два человека в «Английском клубе», но никакой ни рослый аристократ с усами и бритый толстяк, а совсем наоборот – высокий бритый здоровяк с фиксой и худенький коротышка, похожий на детдомовского мальчика, с бородой и усиками. Но и этого было достаточно: все уже знали фокусы Гитболана и его способности к мимикрии.
Те, кто выслеживали, к вечеру следующего дня были в номере. Горничная, подосланная к двери, не дождалась ответа, открыла дверь своим ключом и группа захвата ворвалась в холл с высоким потолком и окнами от пола до потолка. Применять оружие и спецсредства не пришлось.
В номере работал душ и телевизор, но никого не было. Только на шкафу сидел равнодушный семисотлетний филин, вращая гигантскими глазами.
Осмотрев помещение и, естественно, никого не найдя, полковник Дупль и его ребята опечатали вход и ушли восвояси. Ушли ребята огорчённые, так и не поняв, что им была подарена жизнь.
А в это время в большом царском дворце, в спальне последнего императора Гитболан распаковывал свой чёрный кожаный чемодан, одновременно наблюдая за движущимися картинками на поверхности хрустального шара. Нерон то и дело сжимал кулаки и умоляюще поглядывал на Гитболана:
– Ну, пустите же! Пустите меня! Они не будут мучиться! Гарантирую лёгкую смерть! Шеф! Ну?!
Но ему не разрешили.
Грусть была разлита в воздухе. Кропоткин рассматривал на стене календарь за девятьсот пятый год, и что-то высчитывал на пальцах.
– Хочешь, свои новые стихи почитаю? У меня есть удачи! – голосом гимназистки спросил Нерон.
– Хочу! – лживо ответил Кропоткин, чтобы не огорчать друга.
Встретив благодарного собеседника, Нерон возбудился, взял его в оборот и с интимными интонациями в голосе стал посыпать его дихлофосом своего вдохновения.
– Александр Иванович! – сказал Нерон, впервые называя Кропоткина по имени-отчеству, – Этот город всё-таки удивителен! Не успел я преступить его границ, как музы вошли парадным строем в моё сердце! В сердце заварилась пурга чувств! Вот слушайте! Это родилось сейчас! Я боюсь забыть! Новое! Сочинение называется «Чета»!
– Давай! Заноси! – сказал Кропоткин и подпёр щёку кулаком.
– Как умопомрачительно она
В своём изрядно драном пеньюаре
Взыскует вкруг следы веретена!..
А он в шлафроке спелого говна
Наяривает костью на рояле.
Гармонии былой простыл и след.
Ямб выродился в хор, хорей – в гекзаметр,
И уж не дрочит по старинке дед,
Заглядывая в форточки кунсткамер.
Он мается задором молодым,
Она толчёт сухую воду в ступе,
Она пьяней, чем предрассветный дым,
А он хорош, увы, почти, что в дупель.
Что пожелать им? Сдохнуть от тоски?
Забыться анашой под сенью храма?..
Она его таскает за грудки,
А он клянётся ей детьми и мамой.
Торжественно в лесах звучит рефрен…
Им – скучен ритуал, другим – наука:
«Когда ты, наконец, подохнешь, хрен?»
«Да провались ты в твердь земную, сука!»
Венками изошёл и пал сонет.
Ямб выродился в хор, хорей – в гекзаметр
И уж не дрочит по старинке дед,
Заглядывая в форточки кунсткамер… Конец!..
Читать дальше