Алексей Козлов - Лихтенвальд из Сан-Репы. Том 3

– А помнишь выставку картин дегенеративного искусства? Ну, кто в здравом уме, даже по прошествию стольких лет, осмелится кинуть в меня камень, что я был неправ, отправив эту несусветную дрянь прямым ходом в огонь?

– Только заведующий Иеруссалимской синагогой! Или продажные галерейщики, на которых пробы негде ставить! Тьфу, западная гадость – эти галерейщики! Нет людей хуже галерейщиков и банкиров!

– Вот так-то! Допёрло!

– А это что за шедевр, неведомый миру? Вау!

– Тут же написано… Художник Покусай. «Убегающая гейша». Гравюра на дереве! Не вижу обещанного дерева!

– Что за статуя? А это?

– «Гермафродита». Второй век до Новой эры. Школа Пронзителя-Пескоструйского. Копия, как явствует из маленького, невидного глазу шрифта. Я думаю подлинник, судя по коронкам.

– Не повезло!

– Далее по списку… э-э-э, кажется, «Мадонна со щипцами».

– «Мадонна со шприцем»!

– Сам ты шприц! Со шпицем, глухомань! Товарищ, посмотри по сторонам, как много красивого здесь! Поход в музэй – это не развлечение! Это тебе не бабу трахнуть! Это работа ума и души! Это выплеск э-мо-ций, это… Надо готовиться к встрече с прекрасным! Читать книжки! Вспоминать маму! Надо…

– Мадонна с шипами обнимает возлюбленного или кого? Я чего-то не понимаю!

– Так точно! Обнимает!

– А кто счищает внутренности с шипов?

– Опять «Срущая вдова» Караваджо. Копия, что ли? Оригинал «Вдовы» мы уже видели, кажется на сблызновском развале! У них прекрасная коллекция Караваджо! Архи-изумительная! А я и не знал, что Караваджо столь неравнодушен к срущим вдовам! Удивительно добрый был человек!

– Да уж! Где Нерон?

– Прячется за «Данаей» Рембрандта ван Рейна! Только недавно эта бессмертная картина подвергалась нападению канибала в человеческом облике, и вот снова её судьба под вопросом, я что-то чую! Чую я! Чую!

– А что с ней случилось?

– Злоумышленник напал на неё с кислотой и спичками, нанеся ей тяжкие телесные повреждения в области…

И только Кропоткин сказал эти слова, как древнее полотно великой картины с треском лопнуло посередине и сквозь рваную дыру прямо под ноги Гитболана и дам выкатился ошалелый Нерон с двумя облепившими его типами. Там, где раньше на картине было изображён прекрасный живот Саскии, теперь располагалась внушительная дыра, и ржавого цвета лохмотья загибались от неё.

– Шеф! Шеф, помогите! Подвергаюсь немотивированному нападению охраны! Разве я не могу взять сувенир на память? Шеф! Я к тому же обесчещен! Эти двое хотят меня! Помогите! Спасите! Они маньяки и жаждут моей чистой красоты!

Сражаясь в партере за свою поруганную честь, Нерон был красен, как рак. Он был не только обесчещен, но и явно изрядно клюкнул по этому поводу.

– Что случилось в партере? – спросил Гитболан, надевая перчатки.

– Я потерял знамя! Помогите! Спасите!

– Какое знамя? Ты знаком с понятием «честь»?

– Седьмого Коксокемгольского Ударного полка! Я пошёл на репетицию оркестра! Меня окружили, я отбивался древком, был ранен, а потом порвал полотно на перевязь ран! О-о-о! Сорок минут я бился классической арфой! Я истекал кровью! Я не сохранил штандарта, но сам остался цел! Это Кропот меня подговорил! Как страшно жить! Коньяк, говорит, там хороший! Я не заметил! Ой! Помогите! Ах, вы, гады ползучие!

В доказательство своих подвигов, которые никто и так сомнению не подвергал, Нерон из кучи малы успел показать палец, забинтованный грязной цветной тряпицей.

– Будешь обижать меня, сдам в Дом Ребёнка! Слышь, Нерон! Слышал о таком? Над тобой нависли тучи! – возмутился Кропоткин, как дела на восточном фронте?

– Судьба Евгения хранила, – ответил Нерон, пряча красные глаза, – Получи, зануда!

– Страус, а яйца несёт! – как бы уважительно сказал Кропоткин. – В искусстве важны не умение или опыт, а идеализм! Да-с!

– Ты картину повредил, варвар! – горестно изрёк Гитболан, – Заговорщик Цивилис! Иди в угол на три минуты!

– Это не я, шеф! Это они! Я бы рад в угол, да эти кретины меня не отпускают! Шеф, распорядитесь! Они меня достали! Я не виноват! Исправлю! Сделаю! Мне пасть на колени, или простите так? Да пустите же, козлы! Как страшно жить на этой планете? О, как страшно жить!

– Нерон, не плачь! Не надо плакать! Всё равно ничего не вернуть! А ты сделаешь? Я знаю, как ты сделаешь! Когда я на смертном одре буду возлежать, абсолютно весь покрытый ярью-медянкой, ты только кисть возьмёшь в руки! Дилетант!