Людмила Ермакова: Настроение

Рядом с площадкой располагался невысокий, с «крыльями», украшенный лепниной, особняк. В нём размещались ясли, в которые когда-то, до 3-х летнего возраста, водили Людочку. Она в те сладкие времена выглядела этаким румяным пупсиком с золотистыми локонами и ясельная нянечка, в умилении повязывая ей на головку яркий цветастый платочек, водила с детками вокруг любимицы хоровод и пела: «Как я Людочке свой платочек повяжу, будет Людочка плясать, всех детишек забавлять…»

Но, кроме радостных событий, запомнились и неприятные: однажды маленькая Люда, ползая по полу ясельной спальни в поисках закатившейся куда-то матрёшки, вдруг со всего размаха стукнулась головой о ножку металлической кроватки с сеткой. Этот удар и последующий рёв, думается, услышали все обитатели двора. Она до сих пор помнит, как все успокаивали и жалели её. Потом в ясельном здании разместили специальный Дом ребёнка: там, на глазах у дворовой ребятни выгуливали несчастных малышей с характерными признаками умственной и физической отсталости. Дети-аборигены с любопытством и страхом смотрели на детишек по ту сторону забора. Теперь, со слов Наташи, на месте этого Дома и находившейся рядом площадки возвышается восемнадцатиэтажный жилой дом.

А на «том» дворе раньше зимой была горка, а по сути – гора, и достаточно высокая для мальцов – с одноэтажный дом. Это был «отвал» – отходы от сгоревшего в дворовой котельной угля, в морозы заливавшиеся водой. Вся округа приходила кататься сюда: слетали с горки на самодельных санках и – дух захватывало! Если не было санок, выручала «пятая точка». И каждая из подружек хоть единожды, да разбивала на любимой горке нос.

Мама Наташи, Лины и маленького Шурика, крутого нрава казачка, содержала дом и домочадцев в образцовом порядке: детей не баловала, а в доме царили стерильная чистота и ароматы поспевающих пирогов. Наткина бабушка, модистка, как тогда говорили, частенько сиживала за швейной машинкой у окна с видом на площадку. Девочкам она представлялась этакой Вассой Железновой (как бы теперь выразились они, сами давно ставшие бабушками).

За давностью времён уже не узнать, кому из подружек первой пришла в голову бредовая идея (Ната в этом представлении участия не принимала), но Вика и Люда, предвкушая бешеный успех их «милой» шутки, начали пританцовывать перед окном, за которым бабушка с упоением шила к празднику обновки для внуков. Пританцовывая, подружки, почти не сговариваясь, отработанными движениями скрутили кукиши сразу на обеих руках и дуэтом пропели своё коронное: «Рули-рули, рули-рули, на тебе четыре дули!».

Довольные произведённым эффектом, они сломя голову кинулись к своему домику и заперли на щеколду и на засов дверь, выходящую во двор и, на всякий случай, – парадное со стороны Красноармейской.

Следующим по графику летнего дня ожидалась игра в «классики» – одна из любимых девчоночьих игр: на тротуаре, под окнами дома, рядом с парадным крыльцом мелом рисовали «классы», а потом, подпрыгивая на одной ноге, подгоняя плоский камушек, перепрыгивали из «класса» в «класс». Но все планы пришлось пересмотреть: результаты премьерного показа под названием «рули-рули» не заставили себя долго ждать! После нескольких попыток достучаться в надёжно запертые двери, оскорблённая Наташкина бабушка у своего окошка дождалась-таки возвращения домой родителей провинившихся детей и в ярких красках описала им дневное происшествие.

В итоге остаток этого памятного дня обиженная, зарёванная Людочка с тоской наблюдала из окошка на весело, как ни в чём не бывало, перепрыгивающую на одной ножке из класса в класс, Вику. Подружку так и не наказали. Её вообще редко наказывали, а Людочка на целую неделю была отлучена от любимой игры, т.к. мама её была, как тогда говорили, – «добрая, но справедливая». Людочку, как и Натку, родители держали в «чёрном теле», но всегда доходчиво объясняли, что можно делать, а что нельзя и почему.

Однажды, когда маленькая Люда, ещё ничего не знавшая о национальных различиях, услышав, как кто-то окликнул соседского мальчика: «Эй ты, жид!», повторила за подростком то же самое, – случайно оказавшийся рядом старший брат Люды – Гарик без раздумий звонкой оплеухой разъяснил сестрёнке, что почём в этом мире. Так для маленькой девочки раз и навсегда был решён национальный вопрос.

Рассказ о дворе Парамоновых был бы неполным, если не упомянуть о более старшем поколении дворовой ребятни – братьях и сёстрах наших героинь и их друзей. Они – старшеклассники или студенты младших курсов – собирались по вечерам, когда малышня давно уже сидела по домам. На площадке обсуждались десятки раз смотренные кинофильмы, книги Конан-Дойля и Диккенса; под звуки гитары и губной гармошки певались песни и как-то незаметно определялись «парочки». Позднее, когда девочкам-подружкам было уже лет по девять-десять, и Юра, брат Людочки, известный всем радиолюбитель, провёл из своей квартиры на площадку (чуть ли не через весь двор) «музыку», со всех окрестных дворов, как мотыльки на свет, слеталась совсем ещё «зелёная» молодёжь – потанцевать и повеселиться. И танцевали: девушки с крепдешиновыми шарфиками, наброшенными на плечи, с кружевными носовыми платочками, зажатыми в ладошках, и юноши с едва пробившимися усиками, в парусиновых, отбеленных зубным порошком, туфлях – молодые, красивые, стесняющиеся своей «взрослости», и две малолетки – Вика и Люда, подражая танцующим парам, неловко переставляли непослушные ноги, обутые в «выходные» сандалии.