Владимир Козлов - Горькое молоко. Золотой брегет. Тюремный шлейф

— Разберусь, я со свободой без посторонней помощи, — равнодушно произнёс Беда.

…Вскоре в камеру завели Козуляя. С тех пор, как Беда с ним поднялись на зону, он его видал совсем редко. Козуляй сломал впервые дни ногу, после чего долго лежал в тюремной больничке. Нога после перелома у него неправильно срослась, после чего стала короче. По этой причине Козуляю дали третью группу инвалидности и отправили работать смазчиком станков в подвал. В подвале у него обнаружили заболевание лёгких, и он вновь почти на год уехал на лечение. Сейчас Козуляй переминаясь, как утка с ноги на ногу стоял перед штрафниками и лукаво улыбался Беде.

Моисей его легонько подтолкнул на центр камеры.

— Видишь эту дыру? — показал ему кум отверстие, продолбленное в полу, — твоя рука пролезет туда. Если ты вытащишь оттуда что, получишь пять суток, а нет, пятнадцать выпишу.

Козуляй лёг на пол, и запустил руку в дыру, двигая её в разные стороны. Арестанты на него смотрели с презрением, знали, что там спрятаны четыре пачки сигарет, чай, заточка, гвозди, сахар, картошка, которую они забрали у контролёров.

— Вот, только здесь что есть, — пробормотал он, вытащив из тайника две картофелины, и бросил их покатом к ногам Муркеши. — Больше здесь ничего нет. Пустота голимая, — убедительно сказал он куму, подымаясь с колен.

Зэки успокоились, поняв, что Козуляй прогнал им пургу.

— Переводи всех временно в другую камеру, — дал команду Муркеше кум. — Замеси раствор и заделай дыру. Пока хорошо не застынет пол, в камеру их не заводи.

— А мне, сколько сидеть? — спросил Козуляй.

— Постановление на тебя выписано до упора. Через пять суток, если нарушений не будет, приду тебя досрочно освобожу, — уведомил его кум.

Всю первую камеру перевели в соседнюю вторую. Кум сидел в приёмном покое и писал постановления на десятерых человек по продлению содержания их в изоляторе ещё на пятнадцать суток.

Во второй камере из лавки были вытащены два гвоздя, которые могли пригодиться в первой камере, чтобы вновь расковырять дыру и добраться до сигарет. После ужина первую камеру вернули назад на прежнее место.

Первым делом они приступили к разделке пола. Раствор хорошо схватился и гвоздям поддавался с большим трудом. Курить хотелось всем. Один Беда жажды особой к табаку не испытывал. Курильщик он был не профессиональный.

Ребята все по очереди, не передыхая, прикладывались к заделанной дырке. Дежурство Муркеши закончилось и ему на смену пришёл новый вертухай которого звали Дедя, так как он носил фамилию Деднёв.

Как человек он был значительно лучше Муркеши, но о чём — то договориться с ним, было невозможно. Даже закурить из своей пачки он боялся давать. Он никогда не обращал внимания на табачный дым, стоявший в камере, и по этому поводу шуму не подымал, как это делал узбек. Дырку скребли по очереди в дежурство Деди, но просвета ещё не было видно.

— Завтра придёт Хохол, сигареты у нас будут, — обнадёживающе говорил Беда, — а дыру долбить всё равно надо.

Хохол пришёл через сутки. Он передал Беде сигареты, которыми он поделился со второй камерой. С табаком уже было легче продолжать начатую работу. В этот же день на зону пришёл новый этап. В изоляторе стоял шум. Всех вновь прибывших переодевали в робу. Двоих с этапа затолкали в первую камеру; один был грузин, второй одессит высокий парень с бланшом под глазом.

Одессит оказался однофамильцем начальника зоны. На ухо Беде Петренко шепнул, что Русаков, обиженный по лесной зоне, за лютые козлиные выходки. Направлен, сюда от возмездия каторжан.

Беда знал, что надзирателям по законам зоны верить не принято, но сей серьёзный сигнал проверить необходимо, так как присутствие в камере непутёвого заключённого накладывает позорный отпечаток на всю камеру. Он начал знакомство с грузина. Его звали Зураб. Год он находился в крытой тюрьме, по разговорам хорошо знал Захара по пятой зоне и многих других авторитетов. Когда очередь дошла до Одессита, тот сделал безразличное лицо, давая понять, что он человек бывалый и все расспросы ему до фонаря.

— Земляк, ты в каком отряде был в лесу? — спросил его Беда.

— В восьмом, в самом блатном отряде, у нас одни урки там находились, — нагло врал он.

— А почему там одни урки сидят? — пытал его Беда.

— А мы, плюём на администрацию и на работу, — продолжил сочинять он.

— Воробья с Мухой ты знал в восьмом отряде? — спросил Беда.

— А как же, я всех знал, как и меня все знали.