Людмила Басова - Свидетельница

– Папа, – спрашивает она, – будем убирать со стола?… – Поднимает чуть побелевшее лицо, ждет, когда отец посмотрит на нее, и договаривает: – Или ты еще повезешь прогуливать свою суку?

– Зоя! – кричит мама. – Что за выражение! Как тебе не стыдно!

Зоя поворачивает к ней удивленное лицо:

– Ты что, мама? Вполне литературное слово. Помнишь, у Тургенева…

– Причем тут Тургенев! Я просто не понимаю, почему пятнадцатилетняя девочка должна пользоваться таким выражением да еще в отношении своей домашней собаки, у которой, в конце концов, есть имя.

Зоя вздыхает:

– Да, действительно… Я как-то не подумала… Прости, мамочка.

Папа молча собирает чашки со стола. Альфа прислушивается к разговору, склонив набок тяжелую голову. Приятной прогулки сегодня не будет, это она поняла. А все остальное уже не ее, собачьи, сложности.

Первый урок – литература. Анна Сергеевна, собирая тетради с сочинением, чуть задержалась возле Зои:

– Варнеева, после уроков зайдите в учительскую.

Зоя пожала плечами: «Пожалуйста!» Сочинение о лишнем человеке Онегине она написала, к уроку – жизнь и творчество Гоголя – была готова. Что нужно Унылой поре? А здорово ее Зойка окрестила сразу после того, как услышала из ее уст пушкинское: «Унылая пора! Очей очарованье…»

Было действительно что-то унылое во всем ее блеклом облике, в некрасивой и немодной одежде, в старческой, не по годам, походке, но самым унылым и печальным на небольшом, узком личике казался длинный нос. А вот глаза василькового, невылинявшего цвета, как в насмешку, просто прекрасны.

Были моменты, когда Зойке казалось, что она любит эту женщину, что та почему-то близка ей. Но она тут же начинала яростно противиться этому чувству. Анну Сергеевну любили в классе все, вот уж этого-то себе Зойка позволить не могла – быть как все. Она вошла в учительскую с независимым видом и, по своей привычке глядя прямо в глаза, доложила:

– Я вас слушаю…

Васильковые глаза учительницы, напротив, словно стеснялись чего-то, смотрели то вниз, то в сторону.

– Идем, Зоя, проводи меня, посидим по дороге в скверике, там и поговорим.

Устроившись на скамейке, она долго молчала. Тяжелую сумку с тетрадями пристроила рядом, облокотилась на нее, вытянув ноги, обутые в подростковые дешевые туфли.

Далее произошел у них не очень связный разговор.

– Зоя, – спросила учительница, – у тебя все в порядке?

– А что у меня может быть не в порядке, Анна Сергеевна? Вот только мама приболела…

– Зоя, я вчера была на этой комиссии. Там решалась судьба пятиклассника Руслана Амирханова, брата твоей одноклассницы Нигины.

– А что с ним такое, Анна Сергеевна?

– Я потом расскажу тебе. Хотя ты могла бы знать, если бы интересовалась своими одноклассниками. Но я не о том.

– Ах да, о маме! Не удержала я ее дома. Как вспомнила она про эту комиссию, так и все.

– И потом, твоя манера глядеть прямо в глаза…

– Разве это плохо? Нас всегда учили: честный человек должен смотреть прямо в глаза тому, с кем говорит.

– Наверное, я не очень честный. Мне, например, неловко смотреть тебе в глаза.

– Странно…

Учительница и впрямь смотрела куда-то вниз, чертила тупым носком на земле зигзаги.

«За что я люблю ее? – думала Зойка. – За что? За ее Пушкина? За «унылую пору»? За то, что ей сейчас так за меня стыдно?…»

Расслабившись, потянувшись к ней душевно, она и сама подалась вперед, почти коснулась плечом плеча учительницы, острым обонянием почувствовала застоялый запах, которым пропитывается одежда людей, живущих в редко проветриваемых помещениях, запах одиночества, и, сжавшись в комок, отпрянула. Через минуту-другую, справившись с комком в горле, с чем-то давящим в груди, Зоя уже говорила:

– Не люблю старых учителей. Вы не обидитесь? По-моему, их надо на пенсию отправлять, как балерин, до сорока лет. Вот вы, Анна Сергеевна! Что касается классиков, вы, конечно, все знаете. Только классиков-то сейчас молодежь не читает. Ну, если только по программе. Мы компьютерные девочки и мальчики… Нам что-нибудь поинтереснее, посовременнее. А знаете, у нас в классе никто не прочел «Как закалялась сталь» Островского, а я прочла – по совету мамы. Вы ведь все делали жизнь с Павки Корчагина, ну, ту самую, которую прожить надо так, чтобы не было мучительно стыдно… Потому вам всем не стыдно быть такими бедными, да? А нам не хочется, нам будет стыдно. И вообще, как фанатик может быть идеалом? Такой, как Павка или Овод. Видите, «Овода» я тоже читала. Я начитанная девочка.