В. Афанасьев - Всемирный следопыт, 1927 № 10

Подойдя на веслах к загадочному предмету, Робертсон приказал одному из матросов зацепиться за бакан багром, а сам отрезал и забрал пачку бумаги.

Через пять минут лодка снова была на борту, и «Зундерланд», взяв прежний курс, пошел вперед, а Бийн принялся за исследование добычи.

Сверху были листы промасленной бумаги, очевидно предназначавшейся для сохранности драгоценного содержимого, и из этих листов он вынул скатанный лист с красными линейками, оборванный по краям.

На нем была короткая надпись, и Бийну удалось прочесть:

Помогите. Полное крушение «Порпойза» у Рыбьего острова. Ю. Мохилла. Умираем с голоду

Ниже карандашом было приписано еще слово, но оно было едва видно и наполовину стерлось. Бийн долго ломал голову над ними.

…Яд….

— Ни черта не разберешь! Кто там травиться будет? И какого дьявола человеку понадобилось неизвестно кому объявлять об этом?

— Наверное, женщина царапала, — заметил Робертсон.

— Женщина ли, мужчина ли, не все ли равно? — возразил Бийн. — А вот, что потерпели крушение у Рыбьего острова, — это дело ясное. И что с голоду умирают — тоже ясно… «К югу от Мохилла»… Это французский остров ведь… Пойдемте-ка, посмотрим по карте.

Они оставили Фаргуса на капитанском мостике, а сами отправились в каюту морских карт.

Эта каюта была славным уголком. У одной из стен ее стояла кушетка, обитая старым красным репсом, рядом помещались шкафчики, и тут же был стол, за которым Бийн и расположился с картой. Водя по ней своим указательным пальцем с большим ногтем, он налег на стол всем туловищем, а Робертсон заглядывал сзади, из-за его плеч.

— Вот он, «Мохилл», — проговорил Бийн. — Но только «Рыбьего острова» здесь никакого нет; есть остров Фрэнсис, недалеко совсем, горсточкой скучившихся скал, милях в пятидесити от Мохилла. Может быть, его и надо подразумевать? Да, другого ничего тут нет и не может быть. Так что дело ясно.

— Но ведь Рыбий остров — это одно, а остров Фрэнсис — это совсем другое, — возразил Робертсон. — Как они могли так смешать два названья?

— Сын мой, — наставительно сказал Бийн, — когда корабль того и гляди разобьется вдребезги, так люди могут делать какие угодно ошибки в своих писаниях. Сидеть и писать в гостинице, хорошим пером, со стаканом грога под рукой и попыхивая трубкой, — это одно, а вот писать в то время, когда скитаешься по морю и взываешь о помощи, и вместо пера у тебя компасная стрелка, вместо стола дверь от люка, а за ноги вцепились какие-нибудь детишки, а рядом с вами еще некая женщина, угрожающая отравиться, — это уже совсем другое дело. Попробуйте тут не наделать ошибок! Однажды в Нью-Йорке я видел, как во время пожара какой-то молодчик выбежал из огня лишь в пижаме, в руках пустая клетка от попугая, а на затылке цилиндр. Ему-то и в голову не приходило, что можно умереть со смеху, глядя на него… А то, помню, одна женщина пассажирка сходила со своего корабля, во время столкновения судов и тащила подмышкой подушку, воображая, что спасает ребенка, а дите-то у нее осталось на койке, и не схвати его тогда корабельный казначей и не выволоки, — так бы и погибло там…

Робертсон молчал. Он все еще разглядывал на карте остров Фрэнсис — это был, собственно говоря, остров Франсуа, но для него и для Бийна он почему-то сходил за остров Фрэнсис.

— Но вот, взгляните сюда, — сказал Робертсон, — здесь вот должен быть курс у них. Предположим, что это глупое судно отнесло в сторону, как же иначе оно могло очутиться тут?.. Ну, а течение…

— Насчет течения надо вам заметить, что предметы, выброшенные на произвол моря, сами создают себе течение. И вот что я вам еще скажу: море надо понимать шире, чем его описывают в адмиралтействах на картах. На нем такое множество всяких течений и пересекающихся курсов, что и поверить трудно. Море нельзя представить себе, как какую-то дорогу: на нем масса и своих улиц, и своих перекрестков. Вот когда вы подходите из-за мыса к Дурбану, вы сейчас же сворачиваете ближе к береговой полосе, а почему это? Да потому, что у вас никакой охоты нет толкаться против течения, но течение это самое вовсе не является каким-нибудь одним цельным течением, совершенно так же, как я вот — вовсе не целиком англичанин, — я с материнской стороны из Уэльса [20] Уэльс или Валлис — некогда был самостоятельным княжеством и до XVI века неоднократно восставал против владычества своей покорительницы — Англии. Валлийцы и до сих пор не считают себя англичанами (они — потомки кельтских кимвров и кельтских бритов). ), — нет, в нем несколько течений, и каждый мудрый человек будет выбирать в нем нужный ему курс… А завернуть на Рыбий остров или на остров Фрэнсис мы можем сколько угодно— и сделаем это быстро. Это будет лишь миль на сто тридцать в сторону от нашего курса.