Дмитрий Каминский - На крыльях феникса

***

Облака ласкал молодой закат. Багрово-оранжевый цвет, точно ягодный сироп, обтекал вечернее небо, там, на горизонте, где верхушки деревьев и вершины холмов резко обрывались.

И каждое облако имело оригинальный образ. Вот тихо и бесшумно проплывали корабли, погоняемые ласковым ветром. Они распадались, соединялись снова, их белоснежные и неровные паруса впитывали свет вечерней зари. Следом за кораблями шли звери, похожие и непохожие на тех, что обитали в Поднебесье. Эти звери не сражались за добычу и не убегали от хищников, просто равномерно и тихо парили, удаляясь все дальше, как кочующее стадо.

Себастьян любил наблюдать за облаками. Равно как и за всей природой. В каждом ее элементе он находил вдохновение, наслаждался неуловимой, но ощутимой, пробирающей до дрожи в суставах, красотой. Красотой, которая наводила на мысли о далеких странах, о недоступных уголках Поднебесья вроде лесного королевства эльфов, о островах, где не бываем зимы, где круглый год шумят водопады… Или о раскаленных песках Аль-Тэлмез…

Молодой паладин смотрел по сторонам и вспоминал, как в детстве любил сочинять истории, как старым ножом деда вырезал солдатиков и рыцарей из дерева. Они выходили неказистыми и угловатыми. Рыцари работы мальчика походили на троллей, принцессы на старух… Мягкие перины служили зыбучими песками. Но детская фантазия имеет свойство все преображать и вот разыгрывались драмы, баталии шли за баталиями. Истории оживали в руках Себастьяна.

Позже, мальчик всегда просил в подарок воинов из олова, обычно, вместе с мамой, они покупали игрушки у старого гнома. В его мастерской пахло смолой и опилками. С улыбкой гном преподносил набор на очередной День рождения Себастьяна. И пальцы мальчика бережно держали всадника, на котором так четко вырисовывалась каждая деталь. А лошадь его была похожа на Робену.

Робена фыркнула. Себастьян провел ладонью по ее гриве.

Всадник скакал по деревянному королевству, побеждая чудовищ, спасая принцесс, возглавляя армии.

Мальчик играл, мечтая, что однажды изложит фантазии на бумаге и добавит к ним музыку. Он вырастет и станет сочинять баллады и поэмы, чтобы поведать их миру.

Все шло к этому. Однажды порог старого особняка, называемого в округе Поместьем Ардентэл, переступил знаменитый Валентайн Диксон. Его музыка была известна во всех уголках Холихата. Его песни распевали в кабаках и замках, на оживленной площади и посреди глухого леса.

Валентайн пророчил Себастьяну большое будущее. Говорил, что талантливого мальчика ждет успех. И его голос поднимет боевой дух целой армии, он будет звучать по всему Поднебесью!

Менестрель трепал мальчика за волосы, приговаривая: «Какооое поколение будет за нами, послушайте, а!»

Мама Себастьяна, миледи Марисса Ардентэл, бесконечно твердила об отнятой чести и поруганной фамилии. Рассказывала, как Гаверноры растоптали Ардентэлов много лет назад, оставив дворянский род с одним старым особняком и ничтожным клочком земли. Мать никогда не рассказывала, что же такое случилось. Сестра вскользь упоминала о каком-то предательстве. Но мальчик верил, что вернет эту честь.

Станет менестрелем и вернет своему роду величие. И тогда его высочество, Леонард из Лексианов лично осенит Ардентэлов своим благословением.

Валентайн Диксон с тоской вспоминал о гильдии менестрелей, которую, как и Ардентэлов, оклеветали и растоптали. Он говорил, что Себастьян бы учиться в ней… Но так или иначе, мальчику, с его музыкальным и поэтическим даром, открыта дорога в большой мир. И Поднебесье однажды озариться светом нового созвездия!

Менестрель целый месяц жил в Поместье Ардентэл, а когда ему пришла пора собираться в дорогу, он подозвал к себе Себастьяна, протянул ему футляр и улыбнулся. Себастьян открыл и увидел лютню: сделанную из вишни, с медными струнами и витиеватой резьбой.

Мальчик заплакал от радости.

«Сыграешь на ней вместе со мной, когда подрастешь. А до тех пор… тренируйся!».

Валентайн, сказав это, обнял мальчика на прощание и ушел.

Но… но Гаверноры растоптали и это. А Людские боги даже не вступились. Теперь за спиной у Себастьяна вместо лютни висит щит. И Себастьян сам стал оловянным всадником на ладонях Ординума.

И от этого юноше было горько на душе. Эта горечь, будто невидимый демон сопровождала его, по меньшей мере, семь лет. Семь долгих лет, которые могли уйти на лучшее (как ему казалось) занятие. Душа Себастьяна билась в страшной агонии, стоило ему лишь исподлобья направить взгляд в спины собратьям, скачущим впереди. По хмурой мине юноши было очевидно, что в качестве друзей он их не видит. Пожалуй, он их и к собратьям-то не причислял.