Alexandr Weimar - Возлюби врага своего

Ирма три месяца как был подружкой моего командира, с которой он проводил минуты свободные от службы. Она добровольно служила во вспомогательной женской роте управления дивизией, связисткой. Родом Ирма была из Праги, и как чешская немка, была хороша собой настолько, что капитан Крамер влюбился в неё с первого взгляда. Для чистокровных немок её внешность – её красота, была явлением аномальным. Благодаря нашим историческим особенностям средневековья, немецкие женщины были лишены привлекательности, но вопреки этому, они не были распутны, как славянки, и были незыблемым фундаментом немецкой семьи.

Собрав свою амуницию и офицерский чемодан капитана Крамера, я перетащил все в дежурную машину, и, разомлев под весенним солнцем, задремал, ожидая командира. Сколько я дремал – не помню.

Капитан, осчастливив напоследок свою подружку страстным порывом любви, явился в добром расположении духа.

– Ну, что студент, скучаешь по своей курносенькой шлюшке? – сказал Крамер, и лукаво улыбнулся.– Не дрейфь солдат, сегодня у тебя будет шанс, потешить своего «Вилли», маленькой сопливой дырочкой. Мы выступаем, – казал он, встав на подножку дежурного «Кубельвагена».

– Угощайся Кристиан, – сказал капитан, и открыл передо мной серебряный портсигар. Не чувству подвоха, я взял русскую папиросу (так назывались короткие русские сигареты с мундштуком из плотной бумаги) и прикурил. В тот же миг я почувствовал, как русский эскадрон «казаков», вооруженных саблями, «проскакал» по моему горлу на конях. Следом за этим эскадроном из моей груди вырвался кашель, словно там – в моих девственных легких разорвалась наступательная граната.

– Что, студент приуныл? Непривычно!? Русский табачок дерет тебе горло!? – сказал капитан, улыбаясь, и тут же постучал меня по спине.

– Да, непривычно, герр капитан – чертовски крепкий!

– Ты прав студент, что русскому в радость – нашему немцу смерть! Так говорят русские. Привыкай! В разведшколе школе придется привыкать курить только русские папиросы.

Капитан Крамер влез на заднее сиденье машины, и развалился там, словно фельдмаршал. Постучав шофера по погону, он сказал:

– Что стоишь – раздолбай! Тебе, что нужно показать приказ фюрера, чтобы ты завел свою керосинку? Давай Шнитке жми на газ, нас ждут великие дела, – сказал Крамер.– Вперед!

Фолксваген тип – 62 «Kübelwagen» заурчал, и, заскрежетав шестеренками, тронулся с места, оставляя за собой пыль фронтовых дорог. Русская авиация, как по расписанию бомбила колонны армейского обеспечения, не давая нашим тыловикам полноценно обслуживать наши передовые части. Дороги России насколько я помню, были ужасны. Нет —это были не дороги. Это просто был направления, по которым русские перемещались до войны. Летом мы задыхались от глиняной пыли, а осенью и весной тонули по самые уши в жидкой грязи. На протяжении всего пути до Витебска, где находился сборный пункт и полевой аэродром вдоль обочины торчали остовы сгоревших машин. Им не суждено было попасть на фронт, и они стали олицетворением того, что могут в любой момент сделать и с тобой эти дикие русские. Колонны пленных уже были не так многочисленны, как в начале войны. Они шли на Запад, стараясь выжить и уйти от войны, но она каждый раз настигала их и «пожирала», оставляя на обочинах, их несчастные и измученные страданиями тела.

В те минуты этот унылый вид выжженной и перепаханной бомбами земли погружал моё сознание во всякого рода философские размышления. Мне казалось, что я старался всеми силами оправдать войну. Я считал её развитием цивилизации, которая словно змея сбрасывает шкуру прошлого, чтобы вновь предстать перед вселенной в своем новом обличии.

В своих фантазиях я представлял среди всех этих русских просторов многочисленные и добротные немецкие поселения. В те минуты я еще не знал, что уже скоро придет то время, когда я осознаю всю бесперспективность этого похода. Для себя я открою новый мир, который изменит мое сознание и придаст моей сущности новый вектор моего бытия.

Транспортный «Юнкерс— 52», тарахтя двигателями, благополучно приземлился на испытательном аэродроме небольшого городка Темпельгоф, который находился в трех километрах от Берлина. Погода для начала лета была неуютной и пасмурной, что после целого года разлуки создавало унылое настроение при встрече с Фатерляндом.

– Господа, авиакомпания «Люфтганза» рада приветствовать вас, на земле великих галов и нибелунгов, – громко сказал Крамер, с тонкой иронией на которую может только извращенный войной мозг боевого офицера.– Смотри Кристиан, как родина встречает нас слезами, словно оплакивает тех, кто не смог прилететь, – тараща глаза в иллюминатор, сказал Крамер.